Воля Неба и судьба человека. Труды и переводы - Лариса Евгеньевна Померанцева

равнодушно – в отличие от цюйюанева «беспристрастно» осуществляя какой-то высший замысел, независимый от человека. Царствует Необходимость. Если человек попал в поле действия, он побеждает, если нет,– будет сломлен. И если у Цюй Юаня герой избран для свершения ее, то у Сыма Цяня – случай правит бал, и на этой случайности стоит акцент,– т.е. применительно к отдельной человеческой судьбе фактически отрицается «промысел божий». Небо отдаляется от Человека, и эта отдаленность подчеркивается (в средневековье встанет проблема приближения к Богу). Общие черты этой Необходимости, Небесного пути те же, что у Цюй Юаня: несмотря на то что все делается во благо людей и Добра в высшем смысле, для отдельного человека это может оборачиваться злом, злой судьбой, роком. Сыма Цянем рассматриваются обстоятельства, при которых это может случиться. Одно из главных у него – возмездие за проступок против Небесного дао, «роковая ошибка», утрата – пусть временная – «пути дао» (например, Ли Гуан, Мэн Тянь и др.). В высшем смысле воздаяние это справедливо и есть Добро, но применительно к конкретной судьбе (например, Ли Гуан) – зло. То есть воздаяние заслуженно, но приходит в противоречие с истинной сущностью героя, пусть совершившего ошибку, но слишком жестоко за нее расплачивающегося. Сочувствие и Сыма Цяня, и народа (а народ у Сыма Цяня – высший судья) – на стороне героя. Эта позиция – человеческая, а Сыма Цянь здесь не может (или не хочет) судить с иных позиций, чем с человеческих, субъективных – и в этом как раз особенность нового времени.

Человек, засомневавшийся в высшей справедливости, вступает с Небом в человеческие же отношения; он бросает ему вызов. У Цзысюй, например, сам вершит отмщение, поскольку Небо, с его точки зрения, не торопится это сделать, а у него нет времени ждать – его жизненный срок близится к закату. «Ты будешь наказан», – предупреждает его Шэнь Баосюй, но Цзысюя это не останавливает. И хотя в дальнейшем его смерть можно истолковать как постигшее возмездие, однако опять-таки остается ощущение безвинной гибели от рук царя-деспота Фуча или, в лучшем случае, как у Цюй Юаня, ошибки царя, «не разглядевшего» достоинств своего советника. Таким образом, мудрость и справедливость небесной воли лишается своей бывшей непогрешимости, безусловности.

Примечательно и то, что чем более каменеет вечность и незыблемость Неба, Небесного дао, тем сильнее ощущается временной характер земных событий, их текучесть и смена противоположностей: расцвет сменяется упадком, успех – поражением, достоинства в одном случае оборачиваются недостатками в другом. В этом ускорившем свой ход мире приобретают значение черты, которые имели у Цюй Юаня отрицательный смысл: собственная подвижность (способность «изменяться» у Цюй Юаня толковалась как «измена» идеалам), умение угадать или рассчитать момент (у Цюй Юаня это качество порицалось как хитроумие на пользу корысти), изменить тактику, «свернуться и развернуться», вовремя почуя небесную волю (которая, как известно, независима от пользы каждого), а не твердо опираясь на прямизну, неизменяемость, эталонность, которая была у Цюй Юаня. Станешь пасынком судьбы, если не изменишься, не приобретешь гибкости, утратишь чувство «пути дао». И если герой «Лисао» умирает с мыслью о спасении людей, отвергнутый ими и забытый Небом, и потому трагичен, то судьба героя Сыма Цяня, не повернувшегося вовремя и погибшего, хотя бы и безвинно, уже в лучшем случае драматична, но не трагична – за ним нет правды устойчивости в движении, он смыт потоком, он не угадал и потому не устоял (как, например, Синьлинский цзюнь). А истинно трагичен тот, кто стоял до конца, как У Цзысюй.

И с этим же связан еще один мотив: если герой Цюй Юаня осуществляет свой выбор между двумя противоположностями – Добром и Злом, то у Сыма Цяня эти противоположности не стоят однозначно одна против другой, а перепутаны, и выбор для героя усложнен. Фактически он выбирает из нескольких зол меньшее и не может быть вследствие этого абсолютно не запятнан, как хотел того герой Цюй Юаня. Его человеческая, земная суть в том и состоит – в греховности неизбежной, которая идет от обстоятельств и времени, от которых он не свободен и не может быть свободен. И если он хочет оставаться в человеческом мире и с людьми, он вынужден бывает порой идти против Неба – тогда его ждет гибель, пусть и вызывающая сочувствие народа. Насколько и в чем это оправдано – отказаться от людей и человеческого или пойти против дао – это каждый решает сам. В отличие от Цюй Юаня, вырисовавшего в своем почти богоравном герое идеал чистоты, блага и красоты, Сыма Цянь не знает такого героя и предлагает современникам и потомкам в своей «Истории» понаблюдать за собой как в зеркале – на примерах достойного и недостойного выбора, сделанного знаменитыми людьми прошлого и современности.

Таковы грандиозные сдвиги, произошедшие в сознании людей в период с IV по II в. до н. э.

Человек и мир в «Хуайнаньцзы» и «Жизнеописаниях» Сыма Цяня[696]

«Хуайнаньцзы» и «Исторические записки» Сыма Цяня, частью которых являются «Жизнеописания», принадлежат одному времени – они были написаны в правление ханьского императора У-ди. Судьба авторов этих произведений сходна: в 122 г. до н. э. покончил с собой хуайнаньский ван Лю Ань, один из авторов и редактор «Хуайнаньцзы», уличенный в заговоре против центральной власти; около 99 г. до н. э. был подвергнут позорному наказанию Сыма Цянь, посмевший вступиться за честь полководца Ли Лина, обвиненного в предательстве. Сходна и судьба их произведений – несмотря на широкую популярность, они мало издавались и мало комментировались.

В отличие от всех предшествующих философских и исторических произведений «Хуайнаньцзы» и «Исторические записки» остро современны. Эта их черта отчетливо проступает и сквозь широко используемый исторический материал, и в прямых выступлениях против современных авторам нравов. Отличие состоит также в особом внимании, которое в них уделено нравственным проблемам в ущерб мировым и политическим. Сам факт включения Сыма Цянем в исторический труд раздела «Жизнеописания», занимающего более половины объема «Исторических записок», уже свидетельствует о необычайном, в сравнении с предыдущими периодами, внимании к человеческой жизни.

Авторы «Хуайнаньцзы» и Сыма Цянь одинаково глубоко не удовлетворены господствующими нравами и озабочены поисками средств к их исправлению. Образцом служит идеализированная традиционная модель – даосского «совершенного человека» и конфуцианского «благородного мужа». По мнению обоих авторов, беда заключается в том, что общество отошло от идеалов, прикрываясь лишь их видимостью, и они настойчиво призывают вернуться назад к простоте и умеренности, отказаться от страстей, погони за выгодой, от роскоши («Хуай-наньцзы»), быть верными долгу, отечеству, отстаиваемым принципам и пр. (Сыма Цянь). Однако по