Да будет свет... - Анатолий Федорович Дьяков

На Байконуре я был причастен и к совершенно секретному тогда проекту многоразовой космической системы «Энергия-Буран». Мне посчастливилось работать вместе с летчиком-космонавтом № 2, в то время еще генерал-лейтенантом Германом Степановичем Титовым, возглавлявшим группу ответственных специалистов, отвечавших за наземные инженерные коммуникации, куда входил и я. Проект «Буран» находился в стадии активного испытания, и все свидетельствовало о том, что Советский Союз находится на пороге очередного прорыва в космос. С ноября 1987 года по март 1988 года летчики-испытатели Иван Иванович Бачурин и Алексей Сергеевич Бородай выполнили шесть атмосферных полетов на аналоге «Бурана» — БТС–002, отрабатывая автоматическую и ручную посадку корабля. Свой первый и последний полет «Буран» совершил в беспилотном режиме в ноябре 1988 года. Бачурин ушел на пенсию в декабре 1992 года, а через год уволился из армии и Алексей Бородай. В 1993 году программа «Буран» была закрыта.

Мои домочадцы не знали о моих командировках на Байконур, а тем более — о работе в составе правительственной комиссии по «Бурану». Я тогда наивно полагал, что при наличии такой мощной силы, как КГБ, коей полагалось денно и нощно заботиться о сохранении государственных интересов, об утечке сведений по закрытым темам не может быть и речи. Однако Герман Степанович развеял мою уверенность и показал американский журнал, на страницах которого, как говорится, «в полный рост» было помещено изображение ракеты-носителя и нашей, по выражению Титова, «птички» с указанием всех параметров. Герман Степанович тогда горько усмехнулся:

— Мы думаем, что все держим в секрете, а они-то, оказывается, все знают…

За участие в космической программе «Буран» я был отмечен крупной по тем временам денежной премией, которую получил через закрытый спецотдел министерства общего машиностроения СССР. А жене пришлось сказать, что это — вознаграждение за рационализаторское предложение.

Столкнувшись с проблемой обеспечения надежности энергоснабжения Байконура, я принял решение о строительстве временной передвижной электростанции мощностью 72 МВт. Такая электростанция состояла из трех вагонов, каждый из которых обеспечивал мощность по 24 МВт. В свою очередь, в каждом вагоне размещалось по две турбины по 12 МВт. Но, по большому счету, там необходимо было строить стационарную электростанцию мощностью порядка 400 МВт, которая работала бы на таком чистом в экологическом отношении топливе, как газ. Предварительно я согласовал с военными все вопросы строительства. Мы все просчитали, наметили разработчика генерального проекта. Но перед окончательным принятием решения на строительство нужно было определить генерального подрядчика.

В городе Ленинске находилась военно-строительная организация Министерства обороны СССР, имевшая хоть и небольшую, но собственную строительную базу. Поэтому я полагал нецелесообразным привлекать генподрядчика со стороны: им должно было стать Министерство обороны. При этом наши тепломонтажники уверяли, что все сделают, как надо. Но военные не захотели брать на себя решение этой проблемы. Тогда я предложил вынести этот спорный вопрос на решение заместителя Председателя Совета Министров СССР Б. Е. Щербины.

Борис Евдокимович запомнился мне как неординарная личность. Занимая выборные комсомольские и партийные должности, он дошел до первого секретаря Тюменского обкома КПСС. Благодаря его усилиям в Тюменской области был создан топливно-энергетический комплекс, бурное развитие получила энергетическая, лесная, деревообрабатывающая, легкая промышленность, различные виды транспорта. Щербина одним из первых выступил с идеей закрепления человека на Севере. Он считал, что на Севере человек должен жить в домах, которые не хотелось бы покидать. Результатом его последующей — в течение 11 лет — работы в должности министра строительства предприятий нефтяной и газовой промышленности СССР стало удвоение протяженности магистральных трубопроводов и возрастание в несколько раз темпов обустройства нефтяных и газовых промыслов, что позволило стране выйти на первое место в мире по добыче нефти и газа. Это был энергичный, сильный руководитель, умевший, как говорится, схватывать на лету и не боявшийся внедрять в практику производства все, что появлялось нового в технике, технологии и науке.

В его кабинет в кремлевском здании Совета Министров СССР были приглашены заместитель министра общего машиностроения СССР — начальник Главкосмоса СССР, а также более десяти генералов и полковников, представлявших интересы военного ведомства. На совещании также присутствовали министр энергетики и электрификации СССР Анатолий Иванович Майорец, начальник ЦДУ ЕЭС СССР Евгений Иванович Петряев, заместитель председателя Бюро Совета Министров СССР по топливно-энергетическому комплексу Юрий Кузьмич Семенов.

Щербина, в силу особенностей своего характера, проводил совещания своеобразно. В соответствии со своим стилем он сразу расставлял все точки над «i». Демонстрируя силу с целью привлечения внимания всех присутствующих на совещании к своей персоне, обладавшей, как он, наверное, полагал, непререкаемым авторитетом, Борис Евдокимович выбирал жертву, которую должен был размазать по столу у всех на глазах.

С краткой информацией о цели совещания выступил Семенов. Никаких вопросов ко мне не последовало. Вдруг Щербина взвился:

— Безобразие! Как вы могли довести энергоснабжение космодрома до такого состояния? Вы занимаетесь своим делом или нет!?

Военные съежились. Они знали, что это я привел их сюда, проделав большую работу по устранению недостатков, которые у них накопились. На этом совещании должна была получить одобрение программа действий, выработанная мной совместно с военными. Вопрос был подготовлен досконально. Нужно было просто договориться, кто будет генеральным подрядчиком: Минэнерго СССР или Минобороны СССР. Но Щербина, не вникнув в суть проблемы, решил продемонстрировать военным свои властно-волевые качества, выбрав для этого такую фигуру, как заместитель министра энергетики и электрификации Союза ССР. Майорец сидел рядом со мной с опущенной головой.

Поначалу я молчал, слушая несправедливые нападки, но скоро терпение мое лопнуло. Я встал и довольно резко оборвал Щербину:

— Почему это вы решили отчитывать меня в присутствии подчиненных и военных? Смею вам напомнить, что это совещание подготовлено и проходит по моей инициативе. Это я настоял на его проведении! Это я готовил все вынесенные на сегодняшнее обсуждение вопросы! Как мне кажется, вы должны были свои претензии высказать Министерству обороны СССР, а не хлестать меня по физиономии перед собравшимися. Разве можно так себя вести? Вместо принятия решения вы изощряетесь в способах, как меня лучше пригнуть.

Борис Евдокимович опешил. Остолбенели и военные. Хорошенькая была картина: заместитель отраслевого министра схлестнулся с заместителем Председателя Совета Министров СССР! Не каждый день увидишь такое. Видно было, что Щербина не ожидал такого отпора. Растерянный, он повернулся к Майорцу и промолвил:

— Анатолий Иванович, что он такое говорит?

Анатолий Иванович молчал. Я чувствовал, что он тоже оскорблен до глубины души и не хочет принимать сторону Щербины.

В кабинете повисла гнетущая тишина. Казалось, воздух звенел от напряжения, как перетянутая струна. Никто не знал, как выйти из этого положения.