Два пути. Русская философия как литература. Русское искусство в постисторических контекстах - Евгений Викторович Барабанов

Над нашей цивилизацией тяготеет рок не менее страшный: все, к чему бы ни прикасались мы, о чем бы ни вели рассказ, к чему бы ни звали – все с подавляющей безнадежностью отчуждается от своих подлинных истоков и переходит в самовластный мир идеологии и политизации.

Это явное или скрытое рабство человека у идеологии и политики кажется чем-то неизбывным и непреложным. И может быть, именно поэтому мы стали слишком подозрительны ко всякой убежденности и утвердительности в суждениях. В человеческом знании о том «как надо» – мы обычно прозреваем опасность нарождающегося идолопоклонства. И опыт истории подтверждает – это идолопоклонство совсем не безобидно: во имя «правой» или «левой» идеологической «правды» приносятся отнюдь не метафорические, а самые что ни на есть реальные жертвоприношения.

Кровавые государственные перевороты, гражданские войны, террор и насилие, преследования и гибель в неволе инакомыслящих… Слишком легко во имя отвлеченных идей отнимаются жизнь и свобода как у отдельного человека, так и у целого общества…

Вся планета живет сегодня под знаком возможной тотальной катастрофы на почве идеологической вражды и конфронтации. При этом все мы знаем, сколь здесь непрочны и обманчивы надежды на исключительно политические решения.

В качестве противоядия идеологическому и политическому беснованию, Организация Объединенных Наций выдвинула «Всеобщую Декларацию Прав Человека». Человек, его свобода и убеждения со всей безусловностью ограждены в ней от произвола и релятивизма. Но вот мы видим, как в разных частях света эти безусловные принципы и права претерпевают невероятную идеологическую метаморфозу. И вслед за нею, как неизбежное и неотвратимое следствие, – дегуманизируется человек и культура, духовно деградирует общество.

Все это порождает глубокую тревогу среди христиан всего мира. Христиане – не случайные гости на земле. На нас возложена нравственная ответственность за судьбы мира. И христианство, как религия подлинной духовной свободы, возвещающая высокое назначение человека, именно теперь, в эпоху углубляющихся кризисов и угрожающих обвалов, должно проявить свою инициативу. Прежде всего – это утверждение подлинной иерархии духовных ценностей, утверждение творческой свободы человека. Христианская инициатива – это не новая идеологическая экспансия, но духовная активность, действенная реакция на зло и ложь нашего мира. Только в духе терпения, милосердия и нравственной ответственности христиане помогут вернуть человека самому себе, освободить его от магии идеологического отчуждения.

В этой связи крайне трудно и мучительно говорить о русской Православной Церкви. Трудно увидеть ее реальность лицом к лицу, проникнуть за ту помпезную позолоту и накипь политических страстей. Трудно почувствовать всю сложность переживаемого ею кризиса и сохранить незамутненным виденье ее глубинного света.

Сверху и снизу церковная жизнь прикрыта идеологическим декорумом. Сверху – сановные иерархи пытаются заверить мир, что религиозная жизнь в России исполнена благоденствия и довольства. Снизу – огромное число верующих принимает подневольное существование Церкви как неизбывное и утверждает необходимость отрешенности христианства от жизни мира. Эти две столь несхожие между собой идеологии вместе выявляют наиболее глубокий пласт кризиса – разложение самого христианского сознания. Отчасти в этом повинна тотальная секуляризация, проведенная атеистическим государством, которая крайне сузила границы религиозной жизни, сведя ее только к «культовым нуждам». Но не меньшая вина здесь и самих христиан, подменивших дух Евангельской свободы обрядовым благочестием. И теперь многие верующие искренне полагают, что храм, богослужение и молитва – есть вся полнота христианства. Православный человек ищет и встречает Христа у Евхаристической Чаши, и почти не видит Его в истории.

Однако христианство не исчерпывается культом. Границы действенно христианской жизни простираются гораздо шире. Они включают в себя значительную область культуры, общественной и национальной жизни. И каждая из этих областей нуждается в творческой, преображающей мир активности христианства.

Но мы и сегодня остаемся еще пассивными в отношении к миру. В нас нет собственной религиозной воли, собственного попечения о мире. Мы как будто забыли, что нам доверена великая инициатива, что через нас проходят лучи и энергия Божьего устроения мира.

Разумеется, не христианство, и не Церковь должны устраивать мир, но они должны стать истоком и целью этого устроения. Садовник бросает в землю зерно, но вырасти и принести плод оно может лишь в том случае, если на него упадут лучи солнца. Садовник выхаживает растение, но выращивает его солнечный свет. Только при этом едином усилии возможно созревание доброго плода.

Христианская инициатива. – Две пресс-конференции

(К сборнику «Из-под глыб»).

Москва-Париж, Ymca-Press, 1975, с. 24–28.

Дом общего сиротства

I.

В третий раз ступаю я на землю Федеративной Республики Германии и в третий раз переживаю нечто, похожее на шок. Слишком разные, слишком непохожие миры: тот, в котором я прожил всю свою жизнь, – и этот. Возможно, именно мучительной несхожестью наших миров и предопределен мой сегодняшний подступ к теме «Искусство и общество».

Слова «искусство» и «общество» принадлежат в нашей стране к разряду тех высоких и почетных слов, которые никогда не теряли своего авторитета и притягательности. Притягательности – и одновременно неизбывной, навязчивой двусмысленности. Ведь все мы, в том числе и художник, и то, что с необходимой долей оговорок можно назвать обществом, жили сразу в двух измерениях: официальном, где на действительность смотрели сквозь идеологические очки должного, и неофициальном, где действительность сама собой выступала в качестве критического корректора со стороны существующего. Каждое из этих измерений находилось с другим в непримиримом конфликте, споре, противоборстве.

Вспомним: еще совсем недавно художественное произведение поэта или писателя являлось основанием для его ареста, многолетнего пребывания в лагере, высылки из страны; еще совсем недавно против двух десятков живописцев, осмелившихся выставить свои картины на отдаленном пустыре, были двинуты бульдозеры, поливальные машины, силы тайной полиции; еще совсем недавно, после негласных запрещений уже подготовленных спектаклей, концертов или отснятых фильмов, доведенные до отчаяния режиссеры, композиторы, исполнители вынуждены были эмигрировать из своей страны, не имея возможности хотя бы в нескольких словах объяснить причины принятых ими решений своим согражданам. Ведь те, кто средствами машинописного «Самиздата» пытались кристаллизовать общественное мнение, – сами платили за свою общественную или нравственную инициативу годами жесточайших преследований, тюрьм, спецпсихобольниц либо – пожизненным, а затем и посмертным изгнанием.

Социально-политическая перестройка последних лет значительно изменила ситуацию. Возникли независимые от государства общественные движения и организации; художники и писатели обрели право выставлять и печатать вчера еще запрещенные произведения. Приоткрылся и железный занавес: выставки современного искусства, концерты новой музыки, переводы книг, большая доступность информации, общие культурные и исследовательские программы, наконец, частные