Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства, 1914—1920 гг. В 2-х кн.— Кн. 2. - Георгий Николаевич Михайловский

Если бы такие встречи происходили чаще, то и результаты, может быть, были бы другие, но, увы, немало воды утекло, пока мы снова встретились, и за это время произошли события, отодвинувшие на второй план затею Урусова. Тех условий образования партий, о которых говорил Гронский, не существовало. Урусов и Гронский вращались в разных кругах, и надо было приложить много усилий, чтобы продолжать подобные разговоры и встречи. Но окончательно разъединило Гронского и Урусова возрождение кадетской партии в Париже, так как первый очень увлёкся этой идеей, а второй был её решительным противником.

Возвращаясь домой, я спросил Гронского, что он думает об Урусове. «Мы встретились слишком поздно; кроме того, Урусов правильно рассуждает о внешней политике и фантазирует о внутренней. Ему совсем не надо создавать партию, а надо войти в состав активных работников дипломатического ведомства и при благоприятных условиях осуществлять на деле свои мысли» — таково было заключение Гронского.

Урусов тоже выразил сожаление, что поздно встретился с Гронским, но сказал, что Гронский, как ему кажется, слишком свыкся с прежними методами русской общественной работы и слишком тесно связан с известными политическими кругами, чтобы пригодиться для новой партии, о которой Урусов продолжал мечтать. В вопросе о тайном обществе Урусов не мог расстаться со своим наивным романтизмом и говорил, что «тайный центр» необходим как предварительная стадия образования партии. Он не только рассуждал об этом теоретически, но, к сожалению, попытался провести свою теорию в жизнь. Для этого он, между прочим, ездил в Лондон, где я с ним встречался во время моей поездки туда с Гронским.

Дело «Добровольного флота»

Ещё одно дело, возникшее в Париже как раз перед нашим отъездом в Англию, было чрезвычайно характерно для тогдашнего белого движения и оказалось лично для меня непосредственно связанным с поездкой в Лондон. Я говорю о деле «Добровольного флота», чрезвычайно занимавшем тогда весь русский Париж. Оно заключалось в следующем.

Огромное русское пароходство, игравшее громадную роль во время мировой войны, было в 1916 г. по соглашению с Россией в значительной своей части реквизировано великобританским правительством, причём договор содержал определённые обязательства касательно выплаты соответствующего фрахта, который продолжал выплачиваться и после советской революции. Но затем великобританское правительство вдруг прекратило платежи, занося их в банковские счета для выдачи будущему русскому правительству. С другой стороны, большевики предъявили свои претензии на весь «Добровольный флот» — его реквизированную англичанами часть и часть, свободную от реквизиции. Возник, таким образом, конфликт между прежним правлением «Добровольного флота» и англичанами, а также между англичанами и Советами и прежним правлением и тоже Советами.

К этому сложному комплексу прибавились, как и следовало ожидать, личные конфликты. Герасимов, прежний глава правления «Добровольного флота», назначенный Временным правительством, вдруг оказался уволенным по распоряжению Деникина перед эвакуацией последнего из Новороссийска, и на его место был назначен адмирал Князев. Герасимов, пользуясь неопределённостью положения Деникина и вообще сомневаясь в законности своего увольнения «местным» правительством, каким было южнорусское, не уступал. Коль скоро он был назначен последним законным всероссийским правительством, то, по его мнению, его, Герасимова, могло сместить лишь будущее всероссийское правительство.

На этой формально-юридической основе, где проводилась аналогия между положением Герасимова и положением наших послов вроде Маклакова, Бахметьева и Гирса, которых невозможно было, по их мнению, сменить, так как их формально-юридический статус был прочнее положения местных правительств, возникших вследствие гражданской войны, Герасимов не остановился. Ему хотелось не только не пустить своего конкурента адмирала Князева на своё место, но и оградить «Добровольный флот» от притязаний как Советов, так и англичан, доказав, что это пароходство всегда было частным, хотя и находилось под наблюдением правительства. Само собой разумеется, если бы Герасимову удалось доказать одновременно и свою несменяемость, и частный характер «Добровольного флота», то его положение было бы застраховано от всяких случайностей.

Но тщательное изучение устава «Добровольного флота» и всей его юридической структуры привело таких юристов, как Нольде, к выводу, что для обоснования частного характера «Добровольного флота» нет достаточно убедительных данных. Тогда Герасимов придумал проект сногсшибательного изменения устава этого гигантского предприятия: оно превращалось в акционерное общество, а акции должны были быть распределены между самыми видными членами русской парижской колонии, для того чтобы была уверенность, что этот частный характер пароходства есть лишь юридическая фикция. Среди небольшого круга лиц, между которыми эти акции подлежали распределению, были имена Сазонова, Гирса, Маклакова, Львова и т.п.

К этому проекту трансформации «Добровольного флота», который я недаром квалифицировал как сногсшибательный, была составлена, по-видимому, самим Герасимовым, препроводительная записка весьма пикантного содержания. Герасимов говорил в ней, что «Добровольный флот», в особенности если ему удастся избавиться от реквизиции англичан, будет иметь в своём распоряжении огромные средства, которые могут пойти на содержание «многих русских общественных деятелей в Париже» для блага России. Эта мотивировка заставила задуматься над герасимовской затеей самых беззастенчивых людей, заинтересованных в получении «содержания»… Между тем проект преобразования «Добровольного флота» в акционерное общество принадлежал ни больше ни меньше как Б.Э. Нольде, который составил его для Герасимова, прибавлю, без всякого вознаграждения. Но не то важно, что Нольде не получил за этот проект вознаграждения, важна его пикантность по существу: Сазонов, Маклаков, Гирс и князь Львов в качестве акционеров «частного» «Добровольного флота»!!!

Как только до Сазонова дошёл этот проект, он пришёл в ужас и тут же на специальном совещании, созванном по поводу «Добровольного флота», заявил самым категорическим образом, что не желает даже обсуждать его, дабы потом не сказали, что Сазонов хочет «присвоить себе хотя бы крупицу «Добровольного флота»». Иного решения и нельзя было ожидать от человека, который был так щепетилен в дипломатических вопросах: Сазонов — и вдруг акционер такого грандиозного предприятия! Тщетно Герасимов утверждал, что это «фикция», что сами имена говорят за себя и проч., и проч. Сазонов решительно отказался, а за ним отказались Маклаков, Гирс и Львов. Проект Герасимова провалился, и его посулы касательно возможности содержать парижских общественных деятелей за счёт доходов от «Добровольного флота» успеха не имели.

Это поражение Герасимова было и поражением Нольде, так как проект нового устава принадлежал ему. Он был очень опечален тем, что его труды пропали даром, но смеялся над Сазоновым, который думал, что «в природе может произойти такая вещь, как исчезновение «Добровольного флота»». Удивительно было не то, что Сазонов, Маклаков, Гирс и Львов отказались принять участие в этом фантастическом преобразовании крупнейшего русского