Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства, 1914—1920 гг. В 2-х кн.— Кн. 2. - Георгий Николаевич Михайловский

перед американской делегацией. Горячий, искренний и убедительный тон Шотуэлла подействовал на всю нашу делегацию, даже на самых скептических её членов, вроде Карцевского, весьма ободряюще. Шотуэлл проявлял живой интерес не только в отношении нашей делегации, но и в отношении нас самих. Узнав, в частности, что я являюсь чиновником дипломатического ведомства и специалистом по международному праву, он сказал, что я могу без опасений ехать в Америку, так как интерес к России там очень большой и я смогу прекрасно существовать на свои статьи о внешней политике, не говоря уж о публичных лекциях по такому животрепещущему вопросу, каким для Америки является русский.

Гронский задал несколько вопросов, относящихся к различию взглядов американских партий — республиканской и демократической — на русский вопрос, но Шотуэлл рассмеялся: «И республиканцы, и демократы одинаково руссофилы, и всё, что я говорил вам про Россию, относится и к тем, и к другим». В дальнейшей беседе мы спросили, как относятся в Северной Америке к украинской проблеме. «Никак, — отвечал Шотуэлл, — мы решительные противники расчленения России и сторонники единства русского народа. Самостоятельная Украина — это смерть европейской России, и если мы против отделения от России Кавказа и прибалтийских провинций, то, само собой разумеется, ещё более решительно возражаем против независимой Украины». Таково было мнение этого выдающегося американца, выражавшее общий взгляд правительства и общества САСШ.

Я должен отметить ещё одно характерное обстоятельство. Когда зашла речь о монархии в России, Кривобок, человек скорее правых, чем левых убеждений, ввиду явного неодобрения со стороны Шотуэлла реставрации Романовых на русском престоле спросил, что же будет делать Северная Америка, если на Учредительном собрании, созванном на основе всеобщего избирательного права, русский народ выскажется за монархию. Неужели американский народ, почитающий демократический режим, будет ссориться с русским народом из-за формы правления и разве нет примеров совмещения монархии с демократическими принципами, которые дают нам Англия, Бельгия, Скандинавские королевства? Шотуэлл ответил, что трудно вообще говорить абстрактно о возможностях восстановления монархии в России. Конечно, есть монархии и монархии, да и далеко не все республики демократичны (взять хотя бы советскую Россию), но у американского народа с русской монархией связаны столь неприятные ассоциации, что этот якобы внутренний русский вопрос может отразиться самым неблагоприятным образом на русско-американских отношениях. Всё это Шотуэлл высказал в самой откровенной и дружеской форме и дал понять, что если наша делегация желает иметь успех в Северной Америке, то лучше этого вопроса о монархии вовсе не касаться.

В этом отношении Шотуэлл говорил как настоящий американец. Достаточно вспомнить, что Вудро Вильсон вступил в войну почти немедленно после Февральской революции в России (2 апреля н. ст. 1917 г. САСШ объявили войну Германии и её союзникам) и в речи к конгрессу прямо было указано на русскую революцию как на непосредственную причину участия Северной Америки в мировой войне. С этого момента борьба с Германией стала борьбой демократий всего мира против тевтоно-мадьярских монархий и главным образом против прусского милитаризма. Замечание Кривобока позволило выяснить самым недвусмысленным образом, какова позиция Северной Америки в этом немаловажном для России вопросе.

На прощание Шотуэлл пожелал полного успеха всей нашей делегации и каждому из нас в отдельности, просил держать его в курсе дела и перед отъездом в Америку навестить или повидаться снова у нас в отеле, так как он предполагал ещё с месяц пробыть в Париже. Кроме того, он посоветовал нам заняться предварительной разборкой, если это технически возможно, нашего антибольшевистского материала, взвесить всё, что он сказал по поводу американского общественного мнения, и подготовить, хотя бы мысленно, то, что можно было бы издать немедленно по приезде в Америку в самых разных формах, в особенности же в форме общедоступных популярных брошюр по различным сторонам русского вопроса. Шотуэлл записал все наши фамилии, а мне ещё раз повторил, что моё присутствие в Америке особенно желательно ввиду совершенно исключительного интереса в САСШ к русской внешней политике.

На этом и кончился наш банкет в честь одного из ближайших соратников Вудро Вильсона. Мне лично было особенно приятно слышать, что моя специальность вызывает с его стороны такой интерес. Впоследствии Кривобок передал мне, что Шотуэлл попросту берётся меня устроить в Северной Америке, если я туда поеду, для работы по моей прямой специальности — международному праву. Позже я имел возможность видеться с Шотуэллом, и он горячо уговаривал меня ехать в Америку независимо от общей судьбы делегации.

Естественно, после ухода Шотуэлла мы — все члены делегации, очутившиеся под одной гостеприимной крышей «Hotel des Saints Peres», — стали обсуждать наш банкет. Кстати сказать, по поводу названия нашей гостиницы в русской парижской колонии было немало острот, так как наше широкое хлебосольство как-то не вязалось с прежним обликом старинного отеля, предназначенного для католических духовных лиц и главным образом монахов (я таких видел в нашем отеле, но иностранцев — англичан и американцев — было там неизмеримо больше).

Сам Гронский должен был согласиться, что совершил огромную ошибку, послушавшись Сазонова, к сожалению, совершенно отрезанного от иностранцев и, в частности, от Северной Америки. Всем нам стало до очевидности ясно, что Америка имела неисчерпаемые возможности для помощи в той или иной форме в борьбе с большевиками в России. В сущности, уже сама идея непризнания большевиков в связи с твёрдым нежеланием расчленения России (что касается Польши и Финляндии, то к тому времени даже Сазонов не возражал против их независимости) была достаточно широкой базой для того, чтобы наша делегация могла найти отклик в американском обществе, понимая под ним и прессу, предназначенную для самых широких народных масс. Что же касается демократических симпатий Северной Америки и отрицательного отношения к восстановлению монархии, то в инструкциях нашей делегации от деникинского главного командования нам предписывалось говорить о демократии положительно, а о монархии — уклончиво, ссылаясь на то, что вопрос о форме правления решится по воле народа в представительном собрании, созванном на основании всеобщего голосования. Само собой разумеется, от такта делегации зависело, выдвигать ли на первый план вопрос о монархии или нет. Не погрешив против инструкций, можно было дать американцам понять, что мы сами стоим за демократическую республику, но, естественно, этот вопрос будет решён не нами, а самим русским народом.

Все мы согласились в том, что, с одной стороны, в речах Шотуэлла не было ничего, что прямо противоречило бы нашим задачам и инструкциям, а с другой стороны, заявления Шотуэлла показывали, в какой мере сама идея американской делегации была плодотворна и жизнеспособна. Трудно