Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства, 1914—1920 гг. В 2-х кн.— Кн. 2. - Георгий Николаевич Михайловский

быть переводчиками, но мы решили из вежливости пригласить милейшего профессора Буша. Весь разговор вёлся либо по-английски, либо по-французски, дабы у американцев не было впечатления, что в некоторых случаях в такой серьёзной политической беседе мы умышленно переходим на непонятный для них русский язык.

Наш банкет начался с того, что Кривобок и я поочерёдно весьма обстоятельно объяснили цель и задачи нашей американской делегации и историю её образования. Мы не вдавались в вопрос об остановке делегации Сазоновым, так как это очевидно было чисто русским делом и не послужило бы к чести нашего дипломатического ведомства, но мы сообщили, что послали одного из наших членов на юг России, чтобы ввиду нынешних неопределённых обстоятельств военного характера лучше знать, о чём говорить с американцами.

После нашего вступления и нескольких замечаний Гронского на французском языке, который Шотуэлл понимал, но на котором не говорил или говорил очень плохо, взял слово Шотуэлл. Его речь разбилась на две половины: первая касалась нашей американской делегации, вторая — американской внешней политики в отношении России. Надо сказать, что между знакомством Кривобока с Шотуэллом и приглашением его к нам на банкет прошло несколько дней, и Шотуэлл любезно сообщил нам, что за этот промежуток времени он посетил своих друзей в американском посольстве и от них узнал самые последние новости, так что, сказал он нам, «вы можете считать то, что я скажу, по крайней мере официозным, если не прямо официальным». Для большей ясности начну со второй половины речи, которая была не столько плавным повествованием, сколько общей беседой с отдельными монологами Шотуэлла.

Шотуэлл самым категорическим образом заявил, что внешняя политика Америки в русском вопросе установлена незыблемо на многие годы. Она заключается в том, чтобы, во-первых, не признавать большевиков в качестве законной власти над русским народом, а во-вторых, всячески выражать самые искренние симпатии к русскому народу и протестовать против расчленения России. Только два народа в составе России, по мнению американцев, имеют право на самостоятельность — это польский и финляндский, что же касается остальных народностей России, то, по их глубокому убеждению, они не имеют права на независимость от России, и Североамериканские Соединённые Штаты самым решительным образом порицают их сепаратизм, считая, что только враги России могут желать их независимости. Северная Америка ничего не имеет против более или менее широкой автономии тех или иных инородных национальностей, но восстаёт против расчленения России под предлогом «права всех народностей России на самоопределение». Северная Америка не соглашалась на окончательное отделение от России ни Балтийских государств, ни Кавказа, ни азиатской России. Точно так же она была против присоединения Бессарабии к Румынии.

Только Польша и Финляндия должны были получить независимость в силу исторического прошлого, высокого культурного самосознания этих народов, наконец, особенностей их географического положения. Североамериканские Соединённые Штаты ничего не имели, однако, против всякого рода союзов или соглашений Польши и Финляндии с Россией. «Мы хотим видеть сильную и жизнеспособную Россию и не желаем её смерти или распада ради абстрактных принципов, одинаковое применение которых ко всем народам и государствам Европы всё равно невозможно», — говорил Шотуэлл.

Вместе с тем наш американский собеседник не скрыл от нас, что идея восстановления монархии в России не вызывает у них никакого сочувствия. «Мы не хотим вмешиваться в ваши внутренние дела или навязывать вам республиканскую форму правления, но говорим открыто, что реставрация царизма непопулярна и никогда не будет популярной в широких кругах американского народа. Мы желали бы видеть Россию республиканской и демократической» — так сформулировал Шотуэлл взгляд американцев на будущее России. Что касается признания большевиков — этой классовой диктатуры с характерными для неё насилием и попранием всех прав гражданина, частных и общественных, в угоду одному только классу — пролетариату, то Северная Америка не может примириться с ней, и потому, считая большевизм антидемократичным и, следовательно, абсолютно вредным для России, американцы никогда не признают советское правительство, сколько бы большевизм ни просуществовал. «В этом я могу вас заверить», — улыбнулся Шотуэлл.

Замечательно, до какой степени эта твёрдая позиция САСШ не изменилась впоследствии и насколько добросовестно Шотуэлл передал нам истинные взгляды Америки на русский вопрос, столь не по-европейски устойчивые. Мы с величайшим вниманием слушали эти слова, проникнутые искренней симпатией к русскому народу. Демократические советы преподносились России не в форме ультиматума, а с точки зрения того, что будет «популярно» или «непопулярно» в Североамериканских Соединённых Штатах. Оставалось только поблагодарить Шотуэлла за его откровенность. В самом деле, можно с уверенностью сказать, что самые широкие слои населения в Северной Америке действительно не желали реставрации царизма в России.

Перейдя к нашей делегации, Шотуэлл сказал, что интерес в Америке к русскому вопросу огромный и, таким образом, успех всякой русской делегации антибольшевистского характера безусловно обеспечен. Американская пресса, в частности, с наслаждением откроет для нас двери. «Только не теряйте ни минуты, поезжайте, чем скорее, тем лучше» — вот блестящее опровержение мнения Сазонова, данное американцем, вполне компетентным для такого рода заявлений.

Затем Шотуэлл стал перечислять все американские организации, которые могли бы помочь в нашем деле. Он особенно отметил United Press Association — союз всех органов печати в Северной Америке, который одновременно напечатал бы все наши заявления во всех газетах государства. Кроме того, Шотуэлл заверил, что весь печатный антибольшевистский материал, который теперь лежал нераспакованным в подвалах посольства, встретил бы живейший отклик в Северной Америке. Мы могли бы использовать его в самой разнообразной форме, начиная от книг и брошюр до листовок и газетных статей, и всё это было бы более чем кстати, ибо по русскому вопросу в Америке ощущается печатный голод. В особенности это относится к брошюрам, доступным народным массам.

«Самая лучшая дипломатия в Северной Америке — это печать. Наши организации шутя смогут издать ваши материалы в форме брошюр в десятках миллионов экземпляров. А такая активная печатная пропаганда, рассчитанная на широкие массы, вызовет и у правительства совершенно иное отношение к борьбе с большевиками внутри России. Но начинать надо с печати». Эта печатная кампания, говорил Шотуэлл, нисколько не помешает нам посещать отдельных государственных деятелей Северной Америки, начиная с президента, сенаторов и депутатов, что, само собой разумеется, тоже будет иметь немалое политическое значение. Кроме того, Шотуэлл готов был дать целый список своих друзей, которые могли бы помогать нам во всех этих визитах и советовать, с кем надо говорить и кого посетить.

Главная язва белого движения — монархизм

Всё это подтверждало самым недвусмысленным образом, насколько плохо русский Париж представлял себе огромное будущее, открывавшееся