Знаки, символы и коды культур Востока и Запада - Светлана Тевельевна Махлина

она превратится «вместо сочетания разрозненных лепестков целокупным и единым духовным цветком, Розою Мира»[766]. В религии будущего будет «Культ Единого, Культ Солнца Мира… мужского духовенства этот культ не должен знать… Лишь исключительная ясность сознания и очищенность души могла бы быть порукой, что священник никогда не внесет… капли тонкого душевного яда…»[767]. Он объясняет: «Это не есть замкнутая религиозная конфессия, истинная или ложная. Это не есть и международное религиозное общество вроде теософического, антропософского или масонского, составленного, наподобие букета, из отдельных цветов религиозных мыслей, эклектически сорванных на всевозможных религиозных лугах. Это есть интеррелигия или пан-религия в том смысле, что ее следует понимать как универсальное учение, указующее такой угол зрения на религии, возникшие ранее, при котором все они оказываются отражением различных пластов духовной реальности, различных рядов иноматериальных фактов различных сегментов планетарного космоса»[768]. Этот планетарный космос Андреев видит совсем нетрадиционно. В него, по мнению Даниила Андреева, входят различные материальности, имеющие различное число пространственных и временных координат, образующие множества небесных тел, в том числе и Земли, разные, как он их называет, брамфатуры. Брамфатура Земли, по Андрееву, называется Шаданакар (Шаданакар – собственное имя брамфатуры нашей планеты. Состоит из огромного числа (более 340) разноматериальных слоев, инопространственных и иновременных). В книге подробно описываются структуры Шаданакара. Автор показывает, как соотносятся эти структуры в различные эпохи России – начиная от Древней Руси и заканчивая нашим временем.

Для нас интересно то, что в этом обзоре уделяется время и будущему. Конечно, сказать о нем во всей полноте практически невозможно. «Во всей своей определенности и во всей своей полноте Грядущее ведомо только Всевышнему. Перед нами же оно предстает как непрерывно ветвящаяся цепь дилемм. Каждое звено этой цепи двойственно: оно составляет пару взаимоисключающих возможностей»[769]. Но можно выделить «некоторые узловые события больших процессов», которые «пребывают в грядущем как бы незыблемо-предрешенными точками. Но их чрезвычайно мало, да и они, осуществляясь в истории, могут принять тот или иной вид, ту или иную степень желаемой полноты»[770].

Конечно, «Никто, кроме Господа Бога, не знает, где и когда затеплился первый огонь Розы Мира. Страна – Россия – только предуказана; еще возможны трагические события, которые осложнят совершение этого мистического акта и принудят перенести его в другую страну. Эпоха – шестидесятые годы нашего века – только намечена; возможны гибельные катаклизмы, которые отодвинут эту дату на длительный ряд лет»[771].

Если война будет развязана, «человечество будет отброшено так далеко вспять, а демонические полчища так усилятся вследствие изобилия гавваха[772], что со временем станет возможной даже четвертая мировая война и физическое самоубийство человечества, либо нескончаемая цепь более локальных войн и переворотом, либо, наконец, объединение мира под эгидой американского или еще какого-нибудь из уицраоров»[773].

Несмотря на то, что книга писалась в середине XX века, Андреев дальновидно предполагает то, что сейчас получило название «глобализация». Он пишет о том, что в XX веке характерно «стремление ко всемирному. Внешний пафос различных движений нашего века – в их конструктивных программах народоустройств; но внутренний пафос новейшей истории – в стихийном стремлении ко всемирному… На что указывает это знамение времени? Не на то ли, что всемирность, перестав быть абстрактной идеей, сделалась всеобщей потребностью? Не на то ли, что мир стал неделим и тесен, как никогда? Не на то ли, наконец, что решение насущных проблем может быть коренным и прочным лишь при условии всемирных масштабов этого решения?»[774].

Андреев считает, что «пафосом тех эпох[775] будут возрастание духа любви – во-первых; творчество, точнее, Богосотворчество во множестве видов и форм – во-вторых; просветление Природы – в третьих; разрушение преград между физическим миром и другими мирами – в-четвертых; радость жизни, кипящей и в Энрофе и во многих других мирах, – в-пятых; и высшие формы богопознания – в-шестых»[776].

Будущий культ будет лишен всех догматических вековых напластований: «ветхозаветность – это как раз тот элемент в христианстве, который ждет своего пересмотра прежде всего… невозможно забыть также, что планы таких миров, как небесная Россия, романо-католический Эдем, византийский рай, Монсальват, сотворены великими духами, известными нам под именами апостолов Андрея и Петра, Иоанна Крестителя и легендарного, запечатленного только в эзотерических сказаниях Титурэля… Кто дал нам право держать под семью печатями головокружительную радость от знания о неизбежно грядущем ″тысячелетнем царстве″, когда миллионы просветленных взошедших, восходящих и долженствующих взойти в затомисы[777] метакультур, возродятся на преображенной Земле и когда начнутся те тысячелетия, смысл которых – спасение всех павших в нижние слои Шаданакара, воссоединение с ними, борьба за обращение демонических сил на восходящий путь, просветление всех слоев брамфатуры и искупление самого Противобога? Все это и многое другое не может долее оставаться не отраженным в культуре Спасителя Христа, об этом не смеем мы дольше молчать в богослужении Логосу»[778].

Автор убежден, что «Роза Мира возникнет неизбежно и неотвратимо, сперва в одной демократической стране, потом в других и осенит собою постепенно все земли мира…»[779]. При этом он хорошо понимает: «Метаисторическое познание современности лишено возможности опираться на знание необходимого количества исторических фактов. Поэтому, хотя ему иногда удается теми или иными методами восполнить эти пробелы и понять те силы, которые движут человекоорудиями наших дней, но незаполненных пробелов остается еще больше, и общая картина ни в коем случае не может претендовать на ту полноту, которой отличаются метаисторические картины некоторых прошлых эпох»[780].

В человеке будущего будут характерны непрерывно растущая жажда знания. Счастливое восхищение Прекрасным, деятельная доброта к окружающим, знание религиозных форм прошлого и настоящего, и внешний его облик будет гармоничным и прекрасным[781]. В будущем будут Триумфальные Сады. «Представить себе будущую Москву, например, без Триумфальных Садов нашим потомкам будет так же трудно, как нам – вообразить нашу столицу, лишенной Кремля»[782]. Канут в вечность распри между народами и расами. «В сознании людей XXI века с каждым десятилетием будет стираться память о гранях между культурами и народами. Москву, например, тех эпох нельзя представить без памятников Платону и Копернику, Шекспиру и Рафаэлю, Вагнеру и махатме Ганди в той же мере, как Москву наших дней – без монумента Минину и Пожарскому»[783]. Правда, препоном на пути познания прекрасного является власть техники. Он пишет: «Психика людей, повседневно работающих в технике, над техникой, с техникой, приучается ко всему на свете подходить с критерием практической полезности. Если человек не сумеет сам заметить