Наши за границей. Где апельсины зреют - Николай Александрович Лейкин

Мужчины улыбнулись и направились за Граблиным.

– Ах, какое наказание! – вздыхала Глафира Семеновна, оставшись у ресторана. – Пожалуйста, господа, не засиживайтесь там, – упрашивала она мужчин.

– В один момент! – крикнул ей Граблин и кивнул проводнику: – Эй, немчура! Иди и ты, выпей за то, что сразу понял, какие нам раскопки нужно.

В ресторане, однако, мужчины не засиделись и вскоре из него вышли, покрякивая после выпитого коньяку. Граблин сосал целый лимон, закусывая им. Их сопровождал на подъезд лакей ресторана, кланялся и, прося зайти после осмотра раскопок завтракать, совал карточки меню ресторана.

Вход в помпейские раскопки был рядом с рестораном. У каменных ворот была касса. Кассир в военном сюртуке и в кепи с красным кантом продавал входные билеты и путеводители. За вход взяли по два франка с персоны и пропустили сквозь контрольную решетку с щелкающим крестом на дорогу, ведущую в раскопки. Дорога была направо и налево обложена каменным барьером, и на нем росли шпалерой кактусы и агавы. Впечатление было такое, как будто бы входили на кладбище. Публики было совсем не видать. Тишина была мертвая. Все молчали, и только один проводник, размахивая руками, вертелся на жиденьких ногах и бормотал без умолка, ломая немецкий язык. Показалось небольшое здание новой постройки.

– Museo Pompeano… – указал проводник, продолжая трещать без умолка.

– Что он говорит? – спросил Перехватова Николай Иванович.

– А вот это Помпейский музей. Проводник говорит, что его осмотрим потом, на обратном пути.

– Еще музей? – воскликнул Граблин. – Нет, брат-мазилка, в музей я и потом не пойду. Достаточно уж ты меня намузеил в этом Неаполе. До того намузеил, что даже претит. Пять музеев с безрукими и безголовыми статуями и облупившимися картинами в три дня осмотрели. Нет, шалишь! Аминь.

– Каково невежество-то! – отнесся Перехватов к Глафире Семеновне, кивая на Граблина. – И вот все так. Вчера на статуи лучших мастеров плевал.

– Я не понимаю, Григорий Аверьяныч, зачем вы тогда в Италию поехали? – заметила Глафира Семеновна.

– Я-с?.. Само-собой уж не затем, чтоб эти музеи смотреть. Немецкие и французские рестораны и увеселительные места я видел – захотелось и итальянские посмотреть. Надо же всякой цивилизации поучиться, коли я живу по-полированному. Родители наши были невежественные мужики, а мы хотим новомодной цивилизации. Но одно скажу: лучше парижских полудевиц нигде нет! Ни немки, ни итальянки, ни испанки в подметки им не годятся. Вот, например, танцодрыгальное заведение «Мулен Руж» в Париже… Ежели бы такую штуку завести у нас в Питере…

– Брось, тебе говорят… – дернул Граблина за рукав Перехватов и кивнул на Глафиру Семеновну.

Граблин спохватился:

– Пардон… Пардон… Не буду… То есть решительно я никак не могу привыкнуть, что вы, Глафира Семеновна, настоящая дама!..

Начались раскопки. Проводник остановился около каменных стен здания без крыши, зияющего своими окнами без переплетов и входами без дверей, как после пожара. Проводник забормотал и пригласил войти внутрь стен. Расположение комнат было отлично сохранившись. Компания последовала за ним.

– Мосье Перехватов, переводите же, что он рассказывает, – попросила Глафира Семеновна. – Насчет немецкого языка я совсем швах.

– Вот это были спальные комнаты, и назывались они у жителей по-латыни cubicula, вот это гостиная – tablinum… вот столовая – triclinium.

– Постой, постой… Да разве в Помпее-то мертвецы прежде были? – спросил Перехватова Граблин.

– То есть как это мертвецы? Пока Помпея была не засыпана, они были живые.

– А как же они по-латински-то разговаривали? Ведь сам же ты говорил, что латинский язык – мертвый язык.

– Теперь он мертвый, а тогда был такой же живой, как и наш русский.

– Что-то, брат, ты врешь, Рафаэль.

– Не слушай, коли вру. Вот какие у древних помпейцев постели были. Видите, ложе из камня сделано, – обратился Перехватов к Глафире Семеновне. – Вот и каменное изголовье.

– На манер наших лежанок, стало быть! Так-так… – кивал Конурин.

– Но неужели же они спали на этих камнях без подстилок? – задала вопрос Глафира Семеновна.

– Как возможно без подстилок! – отвечал Николай Иванович. – Наверное, хоть войлок какой-нибудь подстилали и подушку клали. Ведь и у нас на голых изразцовых лежанках не спят. Как столовая-то по латыни?

– Триклиниум.

– Триклиниум, триклиниум… Хорошее слово.

Проводник вел компанию в стены другого здания.

LI

– Сasа di Niobe![596] – возгласил проводник, вводя компанию в стены большого здания, и стал по-немецки рассказывать сохранившиеся достопримечательности древней постройки.

Перехватов переводил слова проводника.

– Это, господа, был дом какого-то богача, магната. Вот спальня, вот столовая, вот сад с остатками мраморного фонтана, – говорил он. – В течение восемнадцати столетий даже вот часть свинцовой трубы водопровода сохранилась. Вот и ложе домохозяина.

– Богач, а тоже спал на лежанке, а не на кровати, – заметил Конурин. – Совсем деревенская печь – вот как у нас в Ярославской губернии.

– В старину-то, брат, люди проще жили, – отвечал Николай Иванович. – Вот я помню своего деда Акинфа Иваныча. При капитале человек был, а по будням всегда щи деревянной ложкой хлебал, да и всему семейству нашему других не выдавал, а серебряные ложки в горке в гостиной лежали.

– Называется этот дом домом Ниобы по сохранившемуся изображению Ниобы на доске каменного стола, – продолжал переводить Перехватов. – Ниоба – это из мифологии. Вот стол и изображение Ниобы, оплакивающей своих сыновей. Смотри, Граблин.

– Вижу, вижу. Только я думал, что это какая-нибудь карта географии.

– Bottega del Ristoratore![597] – обвел рукой вокруг проводник, когда все вошли в третье здание.

– Древний ресторан, трактир помпейцев, – перевел Перехватов.

– Трактир? – воскликнул Граблин. – Вот это любопытно.

– Посмотрим, посмотрим, какой такой трактир был у этих самых древних эфиопов, – заговорил Конурин.

– Не у эфиопов, а у помпейцев.

– Ну все равно. Где же буфет-то был? Где же у них водочка-то стояла?

– А вот большой зал для помещения гостей. Вот и остатки камина, где приготовлялись горячие напитки. Смотрите, пол-то какой! Из мраморной мозаики. Вот полка для стаканов.

– Ах, бык их забодай! И то из мозаики. Должно быть, полиция заставила, чтоб был из мозаики. И полка-то для посуды каменная. Это полиция чистоту наводила, – бормотал Конурин.

– А вот на стене и изображение бога торговли Меркурия, – рассказывал Перехватов.

– Да нешто у ихних купцов особый бог был?

– Особый, особый. Они почитали Меркурия. Смотрите, как хорошо сохранилось изображение.

– Опять потрескавшиеся и облупившиеся картины! – воскликнул Граблин, зевая. – Ты, Рафаэль, вот что… Ты меня на облупившееся мазанье не наводи. Надоело. Шутка ли, три дня по музеям с тобой здесь шлялся. Ну чего впился?

– Да ведь это остатки древнего художества. Ты невежественный, дикий человек, а мне интересно.

– Довольно, говорят тебе! Веди дальше.

Показались остатки древнего храма с полуразрушенными, но все еще величественными колоннами.

– Базилика! – воскликнул Перехватов. – Смотрите, какие портики, какие колонны. Здесь посредине была трибуна магистрата. Вот ее остатки.

– Была да сплыла – ну и Бог с ней… – бормотал Конурин.

Проводник между тем указывал на отверстие в земле, куда шла лестница.

– Это была тюрьма, темница для осужденных. Вот где они томились в этом подземелье, – переводил Перехватов.

– Послушай, Рафаэль! Да ты скажи немчуре, чтобы он показывал что-нибудь поинтереснее! А то что это за интерес на камни да на кирпич смотреть! – нетерпеливо сказал Граблин.

Перешли strada della Marina, и открылись остатки храма Венеры.

– Древнейший и роскошнейший из помпейских храмов – храм Венеры! – сказал Перехватов.

– Так-так… А где же она сама, матушка? Венера-то где эта сидела? – спросил Конурин. – Не осталась ли она? Любопытно бы Венеру-то посмотреть.

– Ну зачем вам Венеру! Ну что вы смыслите! – заметила ему Глафира Семеновна.

– Как не смыслю? Очень чудесно смыслю. Венера – это женское оголение.

– А с какой стати вам оголение? Стыдились бы…

– Древность. А может быть, в древности-то это самое оголение как-нибудь иначе было?

– Вот sanctuarium[598], здесь была статуя Венеры, и вот алтарь, где ей приносились жертвы, – указал Перехватов.

– Была да сплыла, а вот это-то и плохо.

– Решительно ничего нет в этой ІІомпее интересного! – восклицал Граблин. – Разве только трактир-то древний… Но ежели показывают этот трактир, то отчего бы не устроить здесь и выпивки с закуской? Странно. Вот олухи-то! Тогда бы мы все-таки здесь выпили, а приехав