Наши за границей. Где апельсины зреют - Николай Александрович Лейкин

Переходили улицу, свертывали в переулки.

– Заметьте, господа, что мостовая, по которой мы идем, – древняя мостовая, сохранившаяся восемнадцать столетий, – продолжал рассказывать Перехватов.

– Плевать! – отвечал Граблин.

Открылась большая площадь с колоннами.

– Форум!

– Опять форум? Ну что в нем интересного! Мимо, мимо! Этих форумов-то мы уж и в Риме насмотрелись, надоели они нам хуже горькой редьки, – послышались голоса.

Компания начала уже зевать. Николай Иванович тяжело вздыхал и отирал обильный пот, струившийся у него со лба, а когда Перехватов возгласил: «Храм Меркурия», – сказал:

– Да уж, кажись, довольно бы этих храмов-то.

– Нет-нет. Проводник говорит, что тут замечательные остатки мраморного алтаря с прекрасно сохранившимся барельефом.

Начали рассматривать барельеф, изображающий жертвоприношение. Начался разговор, делались догадки.

– Мясники-быкобойцы, что ли, это быка-то за рога ведут? – слышался вопрос.

– Само собой, мясники. Меркурию празднуют, а ведь Меркурий – купеческий бог, как говорит господин художник.

– Нет-нет, господа. Это жрецы. Это в жертву, для заклания быка ведут.

– Какие тут жрецы! Или мясники, или пастухи. Вон пастух в рог трубит. А уж и рожи же у всех отъевшиеся! Вон и барышня около… Быка это она испугалась, что ли?

– Где вы видите барышню? что вы, господа!

– А вот. Шла на рынок, увидела быка…

– Так это жрец, закутанный в покрывало жрец. А справа два ликтора, два полицейских, два древних городовых.

– Позвольте, позвольте мне, господа, на древних городовых посмотреть, – протискивался Конурин и воскликнул: – Это-то городовые? По каскам вроде пожарных. Да зачем же они без штанов-то?

– А уж, должно быть, тогда такая форма была по летнему положению, чтобы с голыми ногами, – сказал Николай Иванович. – Древняя форма… Это самая обыкновенная вещь. В древности всегда так ходили.

– Тсс… Скажите на милость! – дивился Конурин. – Вот жене-то по приезде в Питер сказать – ни за что не поверит.

И опять пошли стены дворцов, колонны храмов, но уж компания наотрез отказалась осматривать их.

– Pantheon Augusteum![599] – возглашал проводник, рассыпаясь в рассказах.

– Мимо! – слышалось восклицание.

– Senaculum![600]

– Надоело!

– Господа! Храм Юпитера! Городское казначейство! Эти здания надо же посмотреть, – тащил Перехватов компанию, но та упиралась и проходила мимо.

– Нет-нет! Довольно уж этих храмов! Ты, Рафаэль, скажи немчуре, чтобы он показал только то, что есть здесь особенного, попронзительнее, да и довольно уж с этой Помпеей! – крикнул на него Граблин. – Говорили: «Помпея, Помпея! Вот что надо посмотреть». А позвольте вас спросить, что тут интересного?

Граблина отчасти поддерживали и Николай Иванович с Конуриным.

– О, невежество, невежество! – вслух тяжело вздохнул Перехватов и вступил с проводником в переговоры о сокращении осмотра помпейских раскопок.

Тот улыбнулся и спросил:

– А господа скучают? Ну сейчас я им покажу кое-что такое, что их развеселит. Но только одним господам, а даме нельзя.

Он подмигнул глазом и повел их, минуя добрый десяток зданий.

LII

– Улица двенадцати богов! Вот на углу на стене и остатки изображения их, составляющие ларариум! – восклицал проводник по-немецки.

Перехватов переводил.

– Да что ж тут интересного-то? – отвечал Граблин. – Боги как боги… Видали мы этих богов и не на облупившихся картинах. Дальше… Рафаэль! Ты скажи немчуре, чтоб он вел нас дальше и показывал только что-нибудь особенное. Ты говоришь, что он для мужчин хотел что-то особенное показать.

– Фу-ты, какой нетерпеливый! Да погоди же. Ведь надо по порядку… И так уж проходим десятки достопримечательных домов, не заглядывая в них.

– И не требуется. Ну их к черту!

– Fabbrica di sapone!.. – указывал проводник, возгласив по-итальянски, и продолжал рассказ по-немецки.

– Мыловаренный завод… – переводил Перехватов. – Сохранилась даже печь и два свинцовых котла для приготовления мыла. Вот они.

– Ну, пущай их сохранились, – сказал Граблин. – Сами мы мыловаренных заводов не держим, в приказчиках у мыловаренного заводчика Жукова тоже не служим.

– Фу-ты, пропасть, да ведь интересно же посмотреть, как и в каких котлах восемнадцать столетий тому назад мыло варили! Проводник говорит, что сохранилась даже куча извести, употреблявшейся при мыловарении.

– А тебе интересно, так вот ты завтра сюда приезжай да один и осматривай.

– Я не понимаю, господа, зачем вы тогда приехали помпейские раскопки смотреть? – разводил руками Перехватов.

– Да ты же натолковал, что тут много интересного.

– Не только много, а все интересно. Для любопытного человека каждый уголок достопримечателен. Не понимаю я, чего вы хотите. Ведь не может же здесь быть кафешантан с акробатами и подергивающими юбками женщинами.

– Ты меня юбками-то не кори. Я знаю, что я говорю! – вспыхнул Граблин. – Да… Ежели я взял тебя с собой за границу, то не для твоего удовольствия, а для своего удовольствия, вот ты и обязан моему удовольствию потрафлять. Пою, кормлю тебя, черта… Сколько ты одного винища у меня по дороге вытрескал.

– Однако, брат, уж это слишком! – возмутился Перехватов.

Начался спор. Вступилась Глафира Семеновна.

– Рассказывайте, рассказывайте, мосье Перехватов, не слушайте его, – сказала она. – Ежели ему неинтересно, то мне интересно. Я женщина образованная и все это отлично понимаю.

Перехватов сдержал себя.

– Полагаю, что и не вам одним, а и вашему супругу, и господину Конурину, – проговорил он. – А Граблин… Я не понимаю, чего он хочет.

– А вот того, что проводник обещал, на что только одним мужчинам можно смотреть, а дамскому сословию невозможно, – отвечал Граблин.

– Да ведь до этого надо дойти. Вот мы и идем.

– Lederfabrik! – указывал проводник.

– Кожевенный завод, – перевел Перехватов.

– Да будет тебе, с заводами-то!

– Давайте, давайте посмотрим, какой такой завод, – сказала Глафира Семеновна, входя вовнутрь стен.

За ней последовали Николай Иванович и Конурин. Граблин остался на улице и насвистывал из «Корневильских колоколов».

– Позвольте… Но где же кожи в этом заводе? Любопытно кожи посмотреть, – говорил Конурин.

– Ах, Боже мой, да разве кожи могут тысячу лет сохраниться! Ведь это все под пеплом и лавой было, – отвечала Глафира Семеновна.

– Так-с… Ну а как же узнали, что это был кожевенный завод?

– По инструментам. Тут нашли инструменты, такие инструменты, которые и посейчас употребляются на кожевенных заводах, – объяснял Перехватов. – Кроме того, сохранилось пятнадцать бассейнов, где выделывали кожи. Вот эти бассейны. Видите, проводник их указывает.

Двинулись дальше.

– Гостиница, мельница и хлебопекарня, булочная, – переводил Перехватов рассказывающего проводника. – Сохранились каменные ступы, где толкли зерно, сохранились остатки горшков, где замешивали тесто. Это любопытно посмотреть.

– Ну, можно и мимо, – пробормотал Конурин, зевнув во весь рот.

– Кузница и железоделательный завод…

– Опять завод? Тьфу ты, пропасть! Да будет ли этому конец! – нетерпеливо воскликнул Граблин.

Повернули за угол.

– Улица скелетов… – перевел проводника Перехватов. – Названа так по найденным здесь человеческим скелетам. Тут находится казарма гладиаторов, тут находится подземелье, где заключали рабов, и вот в этом-то подземелье…

– Скелеты? Человечьи скелеты? – вскрикнула Глафира Семеновна и остановилась. – Ни за что не пойду сюда. Пусть проводник ведет обратно.

– Позвольте, Глафира Семеновна… Скелеты уже перенесены в неаполитанский музей, и только гипсовые снимки с них…

– Нет-нет-нет! Что хотите, но не скелеты! Николай Иваныч! Что ж ты стал? Поворачивай назад. Что хотите, а на змей и на скелеты я не могу смотреть. Иди же… Чего ты глаза-то вылупил!

Пришлось вести переговоры с проводником. Проводник улыбнулся, пожал плечами, повернул назад и ввел в другую улицу.

– Strada del Lupanare! – сказал он и стал рассказывать.

– Улица, где были увеселительные дома и жили… кокотки, – произнес Перехватов переводя его слова…

– Ну?! – весело воскликнул Граблин и захохотал. – Да неужели кокотки? Вот уха-то!

– Понравилось! Попал человеку в жилу, – покачал головой Перехватов. – Ах, человече, человече! Проводник рассказывает, что вот на этом доме сохранилась надпись имени одной жившей здесь кокотки. Вот, вот… И посейчас еще можно прочитать.

– Да что вы!

Мужчины остановились и начали приподниматься на пальцы, чтобы поближе разглядеть на стене поблекшую от времени красную надпись.

– Не по-нашему написано-то, – заметил Конурин.

– Рафаэль! Ты прочти! Как же ее звали-то, эту самую?.. – говорил Граблин.

– Изволь. Удовлетворю твое любопытство. Ее