Империя боли. Тайная история династии Саклер, успех которой обернулся трагедией для миллионов - Патрик Рэдден Киф

и другие общественные инициативы. Мариссе не нравится термин «филантроп», заявила она в интервью журналу W. Она предпочитает считать себя «социальным предпринимателем». Она делала «социальные вложения», выступала с речами и разговаривала на зубодробительном профессиональном жаргоне из расхожих корпоративных словечек.

Когда Ричард Саклер окончил медицинскую школу, Феликс Марти-Ибаньес пытался донести до него, каким уважением он будет пользоваться в жизни, потому что носит фамилию Саклер. Старый друг семьи не ошибся – и, пожалуй, нигде это уважение так не ощущалось, как в Лондоне. На семейную фамилию в Соединенном Королевстве можно было наткнуться повсюду. Это был Саклеровский корпус в Королевском колледже искусств, Саклеровский образовательный центр в музее Альберта и Виктории, Саклеровская комната в Национальной галерее, Саклеровский зал в Лондонском музее, Саклеровский павильон в Национальном театре, Саклеровские студии в театре «Глобус». В 2013 году галерея «Серпентайн» была переименована в «Серпентайн-Саклер», а торжественное открытие[1785] совместно проводили журнал «Вэнити Фэйр» и мэр Нью-Йорка, Майкл Блумберг (который был другом семьи). Одно из витражных окон в Вестминстерском аббатстве[1786] было посвящено Мортимеру и Терезе. Его украшали выполненные в чудесных красных и синих тонах печати Гарварда, Колумбийского университета, Нью-Йоркского университета и других получателей семейной щедрости. И надпись: M&T Sackler Family. Peace Through Education (М. и Т. Саклеры. Мир через образование). Страсть Саклеров отпечатывать свою фамилию на всем подряд, и не важно, великом или малом, пожалуй, достигла сюрреалистической кульминации в галерее «Тейт Модерн», этом грандиозном храме современного искусства, который занимает здание бывшей электростанции на южном берегу Темзы, где серебряная табличка информирует посетителей о том, что они едут на Саклеровском эскалаторе.

Мортимер и Тереза Саклер пожертвовали более 100 миллионов долларов[1787] на науки и искусства в Великобритании. После смерти Мортимера принц Уэльский вручил Терезе медаль[1788] за филантропию в области искусств. Когда этот знак отличия был вручен, Йэн Дежарден, «саклеровский» директор Далиджской картинной галереи, заметил: «Трудно будет не сделать из нее совершенную святую».

Бо́льшую часть этих благотворительных даров вручал Саклеровский трастовый фонд, располагавшийся в Лондоне, а наследники Рэймонда и Мортимера получали деньги из ряда других трастовых фондов, где хранились средства, поступавшие от ОксиКонтина, – те самые регулярные выплаты в сотни миллионов долларов. С момента выхода на рынок, состоявшегося почти два десятилетия назад, ОксиКонтин принес около 35 миллиардов долларов. Ощутимая часть этих доходов направлялась не через Лондон или Нью-Йорк, а через налоговый рай Бермудов, где на протяжении десятилетий ничем не примечательное современное офисное здание[1789] на узкой улочке, обсаженной пальмами, служило расчетной палатой для семейного состояния. Это здание имело название Mundipharma House.

По словам одного бывшего финансового советника[1790] семьи, направляя деньги через Бермуды, Саклеры избегали уплаты сотен миллионов долларов налогов. Ничего незаконного в этом не было, и дело было не в том, что семья не хотела осыпать щедрыми дарами те страны, в которых жили ее члены. Они просто предпочитали делать подарки на собственных условиях – в области искусств и наук, с договорами о праве на наименование, – а не полагаться на честность государства.

* * *

Mundipharma House получил свое название от сети международных компаний, контролируемых Саклерами и называемых Mundipharma, продававших за пределами США разнообразную продукцию компании. Когда продажи ОксиКонтина в Соединенных Штатах начали выходить на плато, Саклеры обратили внимание на новые рынки в других частях света. На встречах совета директоров сотрудники часто информировали семью о том, что ожидать дальнейшего роста в Соединенных Штатах может быть нереалистично, особенно учитывая, что врачи и пациенты, похоже, начали лучше осознавать потенциальные опасности сильных опиоидов. Но для Mundipharma будущее выглядело более многообещающим. В Латинской Америке и Азии сотни миллионов людей вливались в средний класс. Эти люди внезапно получили доступ к услугам здравоохранения более высокого уровня, и у них стало больше денег, чтобы тратить их на здоровье и благополучие. Так что в то самое время, когда Purdue сражалась с сонмом судебных исков в Соединенных Штатах, Mundipharma принялась культивировать новый рынок обезболивающих за границей. Чтобы эти старания были успешными, компания применяла привычный сценарий. Присматриваясь к очередному новому рынку, Mundipharma начинала со сбора статистики, которая указывала, что данный регион страдает от кризиса нелеченой боли. Когда в 2014 году Mundipharma пожаловала в Мексику, представители компании объявили[1791], что 28 миллионов людей в этой стране живут с хронической болью. И это было ничто по сравнению с Бразилией, где таких людей было около 80 миллионов! По предположениям аналитиков компании, в Колумбии от этой «безмолвной эпидемии» страдали 22 миллиона человек – 47 процентов населения.

Двумя десятилетиями раньше Purdue привлекала к сотрудничеству врачей в качестве платных ораторов, читавших лекции на конференциях[1792], распространявших благую весть об обуздании боли, утверждавших, что лучшие и самые безопасные средства для лечения хронической незлокачественной боли – это опиоиды. Теперь компания делала то же самое за границей, обращаясь в некоторых случаях к тем самым врачам, которые в первый раз оказали ей такую большую услугу. Этих оплачиваемых представителей называли в компании «послами боли» и самолетами доставляли их в страны с развивающимися рынками, чтобы они пропагандировали опиоиды и предостерегали от опасностей опиофобии. «Приезжаешь, проводишь презентацию[1793], а потом снова на самолет», – рассказывал газете «Лос-Анджелес таймс» доктор Барри Коул, специалист по обезболиванию из Рино, штат Невада. Коул помогал Purdue пропагандировать ОксиКонтин в Соединенных Штатах еще в 1990-е годы, но теперь у него был новый дополнительный приработок в качестве «посла боли», и он путешествовал по миру, просвещая в отношении преимуществ сильных опиоидов других врачей в таких странах, как Колумбия, Бразилия, Южная Корея и Филиппины.

Некоторых врачей, которых подряжала на это дело компания, пожалуй, нельзя было назвать самыми уважаемыми представителями своей профессии. Был, например, такой доктор из Флориды, Джозеф Перголицци-младший, который рекламировал обезболивающий крем собственного изобретения на кабельном ТВ и летал по поручению Mundipharma в Бразилию, чтобы давать советы практикующим медикам об «инструментах, которые нужны, чтобы должным образом лечить боль»[1794]. В своей рекламной кампании Mundipharma часто опиралась на все ту же дискредитированную литературу[1795], которую Purdue применяла десятилетия назад, цитировала письмо редактору «Нью-Инглэнд Джорнел оф Медисин», где указывалось, что менее чем у одного процента пациентов развивается проблема с опиоидами, и убеждала врачей в том, что «для людей с хронической или острой болью почти невозможно стать зависимыми».

В 2014 году Ричард Саклер с воодушевлением говорил, что рост компании на развивающихся рынках – «выдающийся и опережающий прогнозы»[1796]. Джонатан Саклер был столь же оптимистичен, отмечая в одном электронном письме,