Читаем вместе с Толстым. Пушкин. Платон. Гоголь. Тютчев. Ла-Боэти. Монтень. Владимир Соловьев. Достоевский - Виталий Борисович Ремизов

него обучался, а именно: либо они платят ему, сколько бы он ни назначил, либо под присягою заявляют во всеуслышание в храме, во сколько сами оценивают пользу от занятий с ним, и в соответствии с этим вознаграждают его за труд, то мои учителя не разбогатели бы, получив плату на основании принесенной мною присяги. <…> И действительно, чаще всего они кажутся нам пришибленными, лишенными даже самого обыкновенного здравого смысла. Возьмите крестьянина или сапожника: вы видите, что они просто и не мудрствуя лукаво живут помаленьку, говоря только о тех вещах, которые им в точности известны. А наши ученые мужи, стремясь возвыситься над остальными и щегольнуть своими знаниями, на самом деле крайне поверхностными, все время спотыкаются на своем жизненном пути и попадают впросак (Подчеркнуто Толстым. — В.Р.). Они умеют красно говорить, но нужно, чтобы кто-то другой применил их слова на деле. Они хорошо знают Галена, но совершенно не знают больного. Еще не разобравшись, в чем суть вашей тяжбы, они забивают вам голову целою кучей законов <…>» (1802, 1, 145–146 / Кн. 1, 129–130).

Переворот в душе и жизни Толстого, свершившийся в начале 80-х годов, отразился и в этом фрагменте «Опытов» Монтеня, который недвусмысленно противопоставил осмысленную деятельность «крестьянина и сапожника» горе-ученым, попадающим со своими поверхностными знаниями «впросак». На важность связи знания с опытом жизни указывал и другой фрагмент, выделенный Толстым при чтении «Опытов». Писателю пришелся по душе урок, преподнесенный Диогеном философу-кинику:

«Диогена упрекали в том, что, будучи невежественным в науках, он решается браться за философию. „Я берусь за нее, — сказал он в ответ, — с тем большими основаниями“. Гегесий попросил его прочитать ему какую-то книгу. „Ты смешишь меня! — отвечал Диоген. — Ведь ты предпочитаешь настоящие фиги нарисованным, — так почему же тебе больше нравятся не действительные деяния, а рассказы о них?“» (1802, 1, 186 / Кн. 1, 157).

«К чему наука, если нет разумения?»

Монтень сконцентрировал внимание читателей на вечной проблеме — соотношение ума и знания. Последнее, как казалось ему, вытесняло «разумение жизни», и именно ему, как правило, отдавалось предпочтение при определении судьбы работника, получившего то или иное образование.

Известно, что Толстой в этот период особенно высоко ценил Разум (не ум), в «Исповеди» заявил, что он верует в то, что разумно. Духовное возрождение человека он связывал с пробуждением в нем Разума как частицы Божеского сознания.

Фрагмент, отчеркнутый Толстым на полях, стал свидетельством родства душ двух мыслителей из разных эпох:

«Некоторые наши парламенты, принимая на службу чиновников, проверяют лишь наличие у них нужных знаний; но другие присоединяют к этому также испытание их ума, предлагая высказаться по поводу того или иного судебного дела. Последние, на мой взгляд, поступают гораздо правильнее; хотя необходимо и то и другое и надлежит, чтобы оба эти качества были в наличии, все же, говоря по правде, знания представляются мне менее ценными, нежели ум. Последний может обойтись без помощи первых, тогда как первые не могут обойтись без ума. Ибо, как гласит греческий стих ζΩς ουδέν ή μάθ-ηαιζ, ην μή νουζ παρη, к чему наука, если нет разумения? Дай бог, чтобы ко благу нашего правосудия эти судебные учреждения сделались столь же разумны и совестливы, как они богаты ученостью» (1802, 1, 148 / Кн. 1, 131).

Нижеследующие слова до двоеточия Толстой подчеркнул, и в этом сказалось особое родство педагогических воззрений двух мыслителей:

«Non vitae, sed scholae discimus (Мы учимся не для жизни, а для школы — лат. — В.Р.).» Ведь дело не в том, чтобы, так сказать, прицепить к душе знания: они должны укорениться в ней; не в том, чтобы окропить ее ими (Подчеркнуто Толстым. — В.Р.): нужно, чтобы они пропитали ее насквозь; и если она от этого не изменится и не улучшит своей несовершенной природы, то, безусловно, благоразумнее махнуть на все это рукой (1802, 1, 148 / Кн. 1, 131).

«Прицепить к душе знания» — вот та цель, которую Толстой поставил перед собой как создатель школы в Ясной Поляне и учитель крестьянских детей.

Мысли Монтеня о духовной основе знаний были близки Толстому, и он активно использовал их в своей просветительской деятельности.

Толстой отчеркнул несколько фрагментов в главе «О воспитании детей», и содержание их таково, что будто оно через века «прицепилось» к душе русского писателя.

Фрагмент 1. философии и содержании образования

Фрагмент, отчеркнутый Толстым на полях:

«…что означает: знать и не знать; какова цель познания; что такое храбрость, воздержанность и справедливость; в чем различие между жадностью и честолюбием, рабством и подчинением, распущенностью и свободою; какие признаки позволяют распознавать истинное и устойчивое довольство; до каких пределов допустимо страшиться смерти, боли или бесчестия,

Et quo quemque modo fugiatque feralque laborem»[173] (1802, 1, 172 / Кн. 1, 148).

Перед нами, по существу, конспект основных тем творчества Льва Толстого. Что такое. Как будто исходило повеление свыше. Первое законченное произведение Толстого — рассказ «Набег» — содержало ответ на вопрос «храбрость?» Все другие перечисленные Монтенем темы бытийного знания были блистательно воссозданы Толстым-художником в произведениях — от детских рассказов до романов и философских трактатов.

Фрагмент 2. Об изучении «бесспорно полезного»

Фрагмент, отчеркнутый Толстым на полях:

«Если бы нам удалось свести потребности нашей жизни к их естественным и законным границам, мы нашли бы, что большая часть обиходных знаний не нужна в обиходе; и что даже в тех науках, которые так или иначе находят себе применение, все же обнаруживается множество никому не нужных сложностей и подробностей, таких, какие можно было бы отбросить, ограничившись, по совету Сократа, изучением лишь бесспорно полезного» (Подчеркнуто Толстым. — В.Р.); 1802, 1, 173, Кн. 1, 149).

«Изучение лишь бесспорно полезного». Эта требование к образованию было одним из основных в педагогическом пространстве Толстого. Следование принципу целесообразности получаемых знаний — свидетельство их разумного обоснования и подлинной человечности, предполагающей соразмеренность духовного и физического развития ребенка.

Фрагмент 3. О разуме и уме

Толстой отчеркнул процитированные Монтенем поэтические строки Горацио, призывающие человека стать на путь «разумения жизни»:

«Sapere aude,

Incipe: vivendi recte qui prorogat horam,

Rusticus exspectat dum defluat amnis; at ille

Labitur, et labetur in omne volubilis aevum»[174] (1802, 1, 173, / Кн. 1, 149).

«Решись стать разумным, начни!»