По волчьим тропам - Макар Трофимович Последович

— Я тоже думаю, что это будет интересное пополнение для войска так называемого спадара Слуцкого. Конечно, Русаковичу некоторое время придется ходить, как говорится, на острие ножа, сдерживать самого себя. Но другого выхода нет. Надо только подобрать для связи надежных людей. Я хотел бы, чтобы ты, Данила Николаевич, лично руководил всей этой операцией. Как ты на это смотришь?

— Принимаю как приказ, товарищ генерал!

— Ну вот, заладил свое — «приказ», «товарищ генерал»!.. — укоризненно покачал головой Пронин. — Я с тобой разговариваю просто, как коммунист с коммунистом…

В дверь постучали. Вошел и вытянулся в струнку высокий широкоплечий офицер.

— Здравия желаю, товарищ генерал. Старший лейтенант Русакович прибыл по вашему приказанию.

Генерал встал из-за стола и пошел навстречу Русаковичу, любуясь его собранной фигурой, безупречной выправкой. Сейчас, как и когда-то в дни войны, генерала немного настораживали и беспокоили легкие озорные огоньки, которые время от времени загорались в голубых глазах старшего лейтенанта.

— Садись, Василий Иванович, — сказал он Русаковичу. — Я вызвал тебя по делу, о котором тебе уже, наверное, рассказывал Данила Николаевич. Подготовься к нему как следует.

— Я готов в любую минуту, товарищ генерал!..

— А мне кажется, что еще не готов, это же не вечерняя прогулка по проспекту Сталина или парку Горького. Ты встретишься с врагами с глазу на глаз. Один против пяти! Ты будешь с ними разговаривать, спать в одном шалаше, вместе есть… Одно твое неосторожное движение, слово, даже взгляд, и мы не успеем тебе помочь. Ты думал об этом?

— Так ведь не впервой, Евгений Петрович!

— Не впервой, не впервой! — передразнил Русаковича Пронин. — А чего в твоих глазах чертики играют?.. Смотри, чтобы никаких там комедий не устраивал!.. Понятно? Забудь перед этими гадами, что ты человек с высшим образованием, что видишь их насквозь. И береги себя. Помни, что тебя ждет твой сын, твои товарищи. Ну, ни пуха тебе, ни пера, товарищ Русакович…

ПРОЩАНИЕ С СЕМЬЕЙ

Выйдя от генерала, Русакович направился в свой кабинет. Только он вошел, как зазвонил телефон. Русакович снял трубку.

— Это ты, Василек? — услышал он взволнованный голос жены. — Я недалеко от тебя. Даже вижу твои светлые кудряшки. Сейчас они встанут дыбом, если я сообщу одну новость.

— Например? — как-то безразлично спросил Русакович.

— Я не достала билетов на стадион. Придется тебе слушать встречу «Спартака» и «Локомотива» по радио.

— Обманывай! — улыбнулся Русакович. — Я по голосу узнал, что билеты лежат в твоей сумочке. Только из этого сегодня ничего не выйдет. Я должен собираться в командировку.

— Обманывай! — не поверила Валя.

— Честное пионерское… Сейчас я иду домой.

Он запер свой кабинет и вышел на улицу. Валя уже ждала его на остановке автобуса. Она держала в руке синюю авоську с помидорами. Увидев его на другой стороне улицы, помахала, чтобы поторопился.

— Ну вот, — заговорила Валя с обидой, когда они сели в автобус и помчались по проспекту вдоль зеленой стены лип. — А я бросила все дома и, как одержимая, помчалась за билетами. Теперь что: в мусорный ящик выбросить их?

Озорные огоньки, которые так любила Валя, замелькали в голубых глазах Русаковича.

— Еще что выдумай! — заговорил он, стараясь казаться серьезным. — Мы их должны тщательно собирать и подшивать. Подрастет, станет взрослым наш Семка, так пускай знает, каким завзятым болельщиком был когда-то его отец.

— Посмотрит он на эти бумажки и удивится, как такого легкомысленного человека держали столько лет на службе в серьезном учреждении, — в тон ему ответила Валя.

— Ты скажи спасибо, что я еще не увлекаюсь охотой и рыбной ловлей. У нас есть товарищи, которые все свои выходные дни проводят в лесу или на реке. Поймает там какой-нибудь десяток плотичек, на два рубля, а наврет потом на пять тысяч.

Русакович глянул в окно. Автобус остановился на Круглой площади, напротив монумента-памятника героям Отечественной войны. Поднятый в голубую высоту строгим гранитным обелиском, сверкал под солнцем орден Победы. Солнце поблескивало и в окнах домов, выросших друг возле друга вокруг площади. Русаковичу казалось, что никогда здесь не было дикого пустыря, покореженных огнем стальных балок и гор битого кирпича. Что никогда он не ходил из одного конца города в другой пешком, пробираясь через участки картофеля, огороженные спинками от обгорелых кроватей. Как скоро мы забываем самое трудное и злое в нашей жизни и всегда помним только лучшее!

На Долгобродской Русакович соскочил с автобуса вслед за Валей и, взяв ее под руку, перешел перекресток, перед которым столпились десятки грузовых и легковых машин. Русакович и Валя оглянулись. Выпуклые стеклянные глаза светофора строго предупреждали водителей желтым светом о чрезвычайно важном происшествии на перекрестке: под командой озабоченных воспитательниц его торжественно преодолевала группа самых молодых граждан столицы.

— Смотри, Валюшка, какая у них солидная походка! — тепло улыбнулся Русакович. — Скоро и нашего разбойника надо будет выпускать в такие походы.

Валя однако была занята своими мыслями. Ее настораживали эти беззаботные шутки мужа, за которыми ощущалось большое душевное напряжение. Дома он торопливо поцеловал Семку и сразу начал перебирать на вешалке свою одежду.

— Слушай, Валюшка, — позвал вскоре Русакович. — Где моя старая стеганка?

— Разве ты забыл, что сам оставил ее в подвале, когда складывал брикет? Зачем она тебе понадобилась?

— Ребята едут на рыбалку, просили одолжить для одного новичка спецодежду. Дай скорее сюда ключи.

Он спустился в подвал и принес оттуда не только стеганку, но и довольно поношенные, хотя и без дыр, кирзовые сапоги, и неопределенного — не то желтого, не то зеленого — цвета галифе. Все это он затолкал в мешок. Пока жена возилась в спальне, схватил на кухне котелок, достал из холодильника кусок сала и завернул его в чистый лист бумаги. Потом весело позвал:

— Семка-а!.. Иди сюда.

Семка высунул голову из-за косяка двери, Русакович присел на корточки и протянул вперед руки:

— А ну, разбойник, залезай ко мне на плечи!

Отцовский голос для ребенка всегда кажется самым призывным. Семка не любил, чтоб его долго упрашивали, и тотчас принялся карабкаться на сильные плечи, с которых можно увидеть весь мир. Пока в кухне накрывали стол, Русакович, фыркая, словно паровоз, обошел спальню и направился в кабинет, большая половина стен которого была занята застекленными стеллажами. И Русакович и его жена очень любили книги. Валя преподавала родной язык в одной из средних школ Минска. Она следила за новинками белорусской литературы и довольно разумно и самостоятельно оценивала то или иное художественное произведение.

Здесь, в этой комнате, впервые их Семка отчетливо произнес слово