Том 8. Литературная критика и публицистика - Генрих Манн

Состояние Германии определяется прежде всего духовными факторами. Все внешние факторы отступают перед ними на задний план. Крах экономики не был бы чем-то необыкновенным; в той или иной мере экономика терпит сейчас крах повсюду, но лишь в Германии этот процесс оказал столь сильное влияние на умы. Вспомним, что устойчивость валюты во всех странах также находилась под угрозой, но лишь в Германии произошла инфляция; немцы сами, в силу свойств своего характера и вследствие отсутствия внутреннего сопротивления, позволили, без крайней в том нужды, совершенно подорвать стабильность валюты.

Таким же образом может случиться, что они теперь допустят национал-социалистов к власти, ибо они вновь слышат в себе губительный зов бездны. Немцы достаточно часто его слышат. Весь вопрос в том, откликнутся ли они и в этот раз на зов бездны. Быть может, катастрофы прошлого их чему-нибудь научили. Какие здесь за и против?

В пользу победы национал-социализма говорит прежде всего то, что в Германии демократия никогда не завоевывалась кровью. В исторический момент после проигрыша войны возникновение демократии было известным выходом из положения по сравнению со зловещей монархией и внушавшим страх большевизмом. Но только выходом, а не целью, и еще меньше желанным событием. Если бы немцы в 1918 году знали, что они совершают, они бы уже тогда приняли необходимые меры для защиты своей демократии. Все те, кто с тех пор получил возможность подрывать устои республики, уже тогда раз и навсегда были бы обезврежены. Вместо этого немецкая демократия повела себя так наивно, словно во всей стране не было никого, кто не признавал бы избирательной системы. Она видела, что другие демократии в большинстве своем держатся прочно, и считала такой порядок вещей незыблемым. Она совершенно не подозревала, какой ценой достигнута эта устойчивость и какие уроки получили противники любой прочной демократии, прежде чем пойти с ней на соглашение. Немецкая демократия даже гордилась своим отказом от насилия. До нынешнего дня она предоставляет право прибегать к насилию своим противникам, которые наилучшим образом используют это любезное разрешение. Пусть мир осознает на этом примере, сколь несправедливо было бы считать немцев безоговорочными сторонниками насилия. Нет, большинство из них все это время верило в простую условность, в избирательный бюллетень, совершенно не подозревая, что, не считаясь ни с какими бюллетенями, их могут пригнуть к земле, ограбить, лишить гражданских прав. Такой наивности и доверчивости не проявил бы, вероятно, ни один другой народ.

Сейчас большинство немцев взывает о помощи к государству — вместо того чтобы самим помочь себе. Им до сих пор еще не ясно, что государство в основном уже бросило их на произвол судьбы, если оно вообще когда-либо служило этому большинству. Правосудие никогда не было республиканским. О рейхсвере не известно ничего определенного. В то же время все видят, что нынешнее правительство рассматривает личную гвардию Гитлера не как угрозу своему существованию, а как желательное дополнение к вооруженным силам. Какую же позицию занимает правительство? Совсем не ту, на которую еще надеется большинство, когда оно взывает к правительству о помощи. Один из государственных министров заявляет, что правительство не должно изолироваться от народных масс. Имеет ли он при этом в виду большинство или же меньшинство, которое волею случая завладело оружием?

Достаточно, что это и многое другое, в том числе сила денег, говорят в пользу победы национал-социалистов. Но важнее, несравненно важнее то, что говорит за их поражение, в пользу прочности демократии. Ибо эти факторы должны быть ясно поняты, иначе они никогда не будут полностью использованы. Демократия может надеяться на инстинкт самосохранения в народе. Немецкий народ не беспечен, его дух глубоко истерзан. Должно же быть у него чутье, которое появляется даже у животного, когда его ведут на бойню. Народ хотят подавить, а затем погнать на новую войну с другими странами. И это народ все-таки предчувствует. Если он долго медлил и дал себя парализовать, он, возможно, в конце концов еще соберется с силами. Пролетариат, который разобщен только из-за идеологических расхождений между его вождями, мог бы объединиться. Затем еще совершенно не очевидно, что общественные институты, поскольку они до сих пор находятся в руках республиканцев, будут отданы без боя. Исход же борьбы был бы по меньшей мере неясен. Если рейхсвер из осторожности воздержится от вмешательства до тех пор, пока не выявится, кто сильнее, то более сильным окажется большинство, коль скоро оно непременно захочет добиться этого.

Самый же крупный козырь демократического большинства — это сомнительная нравственность его врагов и неверие их в добрые качества человека. Национал-социалисты и их главари, не считаясь ни с чем, рвутся к теплым местечкам, к власти. Они крадут чужие идеи, которые все же оказываются умнее их. Национал-социалисты продажны, и, прежде чем они достаточно окрепли для того, чтобы разыгрывать из себя спасителей Германии, они были наемным отрядом клики промышленников. Все это чувствуют многие немцы, находящиеся в полном неведении. В глубине души немцы понимают, как мало прав имеет сам Гитлер и его окружение на присвоенную ими роль. Когда Гитлер с пеной у рта поносит Францию, каждый думает про себя: это как-то странно для бывшего австрийца. Человек, рожденный восточнее германской границы, не может так сильно ненавидеть «заклятого врага» Германии. По-видимому, он комедиант. Что ему до судеб даже самой Германии? Австрийский комедиант использует один из пороков немцев — антисемитизм — по какому праву? Каков сам он и многие из его окружения? Все это немцы чувствуют, и именно это чувство имеет решающее значение. Было бы весьма странно, если б определяющим для будущего национал-социализма оказалась его очевидная жестокость, а не его внутренняя слабость.

Допустим, они победили и установили свою тупую деспотию. В чьих, собственно, интересах они будут править? В интересах своих кредиторов, того определенного круга лиц, именующих себя «опорой экономики», которые уже дважды приводили к гибели государство, на чьи дела они оказывали влияние. Первую империю они ввергли в войну, вторую — в национал-социализм. Неужели вдруг иссякли все их таланты и они ни во что больше не смогут втравить и третью империю? Третья империя рухнет из-за своей несостоятельности и зависимости. Затем начался бы невиданно кровавый период в истории Германии. Империя фальшивых немцев и фальшивых социалистов будет воздвигнута в потоках крови, но это ничто по сравнению с морем крови, которая прольется при ее падении. И тогда демократия исправит