Наши за границей. Где апельсины зреют - Николай Александрович Лейкин

– Ну попадет ей от меня на орехи! Ой-ой, как попадет!

Все пошли за проводником в форменной фуражке. Три проводника без форменных фуражек следовали сзади и предлагали альпийские палки.

– Брысь! – крикнул на них Конурин, но они не отставали.

LX

Путь от железнодорожной станции лежал прямо к кратеру. Взбираться пришлось по узенькой неутрамбованной, а только слегка протоптанной тропинке, ведущей зигзагами на страшную крутизну. Ноги утопали в рассыпавшейся в песок лаве. Пропитанный серными испарениями воздух был удушлив. Шли гуськом. Вели проводники, рекомендованные компанией Кука. Впереди шел англичанин в шотландском костюме сзади своего проводника, затем опять проводник, и за ним Николай Иванович, опирающийся на свою палку с скрытым внутри кинжалом, а за ним Перехватов и Конурин. Около них, не по проложенной тропинке, а карабкаясь по твердым, в беспорядке нагроможденным глыбам лавы, бежали три вольные проводника в калабрийских рваных шляпах и, размахивая веревками, подскакивали к путешественникам при трудных переходах, подхватывали их под руку, предлагали им свои альпийские палки. Николай Иванович все отмахивался от них и отбивался.

– И чего они лезут, подлецы! – говорил он, обливаясь потом.

– Есть хотят, на макароны заработать стараются, – отвечал Перехватов и взял от одного из проводников палку с острым наконечником и крючком. – Отдайте им ваше пальто понести – вот они и отстанут. Вам жарко в пальто.

– А и то – отдать.

Николай Иванович отдал пальто, но вольные проводники не унимались.

Видя, что ему трудно взбираться, они протягивали ему концы своих веревок и показывали жестами, чтобы он взялся за конец веревки, а они потянут его наверх и будут таким манером втаскивать и облегчать восхождение. Опыты втаскивания они для примера оказывали друг на друге. Николай Иванович согласился на такой способ восхождения. Проводник быстро обвязал его по поясу одним концом веревки, а за другой конец потащил его наверх. Идти стало легче.

– Эй, ты! Черномазый! Тащи и меня! – крикнул Конурин другому проводнику.

Тот бросился к нему со всех ног и тоже обвязал его веревкой.

– Смотри только не затащи меня в какую-нибудь пропасть!.. – продолжал Конурин, взбираясь уже откинувшись корпусом назад, и прибавил: – Взрослые люди, даже с сединой в бородах, а в лошадки играем. Рассказать ежели об этом в Питере родне – плюнут и не поверят, как нас поднимали на веревках, ей-ей, не поверят. А зачем, спрашивается, мучаем себя и поднимаемся? На кой шут этот самый Везувий нам понадобился?

– Дух пытливости, Иван Кондратьич, дух пытливости, желание видеть чудеса природы, – кряхтел Перехватов.

– Да ведь это барину хорошо, тому, кто почище, а купеческому-то сословию на что?

– Ну, насчет этого ты молчи! – перебил его Николай Иванович. – По современным временам у кого деньги есть, тот и барин, тот и почище. Господин Перехватов! Спросите, пожалуйста, у этих эфиопов, скоро ли наконец мы к самой точке-то подойдем. Когда же конец будет этому карабканью!

Перехватов стал спрашивать проводников и отвечал:

– Через десять минут. Через десять минут мы будем у действующего кратера. Теперь мы идем по старому, потухшему уже кратеру.

– Ай! Что это? Дымится! Господи, спаси нас и помилуй! – вдруг воскликнул Конурин, останавливаясь в испуге, и указал в сторону от тропинки.

Шагах в пяти от них из расщелины земли выходил довольно большой струей удушливый серный дым.

– А вот это потухший-то кратер и есть, – сказал Перехватов. – Проводник говорит, что еще в начале пятидесятых годов тут выбрасывался пепел и текла лава.

– Позвольте… Да какой же он потухший, ежели дымится! Николай Иваныч, уж идти ли нам дальше-то? Право ведь, ни за грош пропадешь.

– Да как же не идти-то, ежели там Глаша! Дурак! – раздраженно воскликнул Николай Иванович, боязливо осматриваясь по сторонам. – Я теперь даже на верную смерть готов идти.

– Да не бойтесь, господа, не бойтесь. Как же другие-то люди ходят, и ничего с ними не случается! – ободрял их Перехватов.

Трещины с выходящим из них серным дымом попадались все чаще и чаще. Приходилось уж выбирать место, где ступать. Грунт делался горячим, что ощущалось даже сквозь сапоги.

– Господи! что же это такое! Я чувствую даже, что горячо идти… Снизу подпаливает… Словно по раскаленной плите идем… – испуганно забормотал Конурин. – Вернемтесь, Бога ради, назад. Отпустите душу на покаяние. За что же христианской душе без покаяния погибать! Ах, гром! Вернемтесь, ради Христа!

В отдалении действительно слышались глухие раскаты грома. Это давал себя знать действующий кратер. Проводники улыбнулись, забормотали что-то и стали одобрительно кивать по направлению, откуда слышались громовые раскаты.

– Ради самого Господа, вернемтесь! – умолял Конурин, останавливаясь.

– Дубина! Дреколье! Чертова кочерыжка! Как вернуться, ежели жена там!

– Да ведь твоя жена, а не моя, так мне-то что же! Нет, как хотите, а я дальше не пойду. У меня две тысячи денег в кармане и векселей на тысячу восемьсот рублей.

Перехватов стал уговаривать его.

– Господи! Чего вы боитесь, Иван Кондратьич? По сотне человек в день на Везувий поднимается, и ни с кем ничего не случается, а с вами вдруг случится что-то. Ведь уж дорога проторенная, – говорил он, подхватил Конурина под руку и пошел рядом с ним.

А раскаты грома делались все сильнее и сильнее. Везувий действовал. В воздухе носились облака пыли, выбрасываемой им. Шли дальше. Крутизна прекратилась, и расстилалась обширная чернобурая площадь, с черными как уголь или с желтыми чистой серы прогалинами. Дымящиеся трещины были уже буквально на каждом шагу. Вся почва под ногами дымилась, выпускала из себя серные испарения. Николай Иванович, бледный, облитый потом, шел и скрежетал зубами.

– О Глашка, Глашка! О, мерзкая тварь! И куда тебя, чертовку, нелегкая запропаститься угораздила! – восклицал он.

Англичанин в шотландском костюме, шедший впереди, остановился и делал наблюдения над барометром, щупал свой пульс, наконец вынул из кармана коробочку и выбросил оттуда живую красную бабочку, стараясь, чтоб она летела, но бабочка села на землю и сжала крылья. Николай Иванович опередил его и с раздражением плюнул в его сторону.

– Вот рыжий дурак, нашел место, где глупостями заниматься! – пробормотал он.

– Уна монета… Уна монета… – приставал к Николаю Ивановичу проводник, показывая кусок лавы, в котором была вдавлена медная, покрывшаяся зеленой окисью монета.

– Чего тебе, дьявол? Что ты к моей душе пристаешь?

– Дайте ему медную монету, и он сейчас же запечет ее при вас в горячей лаве. Это на память о Везувии. Вот мой проводник сделал уж мне такую запеканку. Смотрите, как горячо. Еле в руке держать можно, – говорил Перехватов.

– А ну его к черту и ко всем дьяволам с этой запеканкой! У меня жена пропала, а он с запеканкой лезет! О Глафирушка, Глафирушка! Ну, погоди ж ты у меня!

А раскаты грома делались все сильнее и сильнее. Гул от грома стоял уже безостановочно.

– Прощай, жена! Прощай, матушка! Конец твоему Ивану Кондратьевичу наступает! – шептал Конурин, еле передвигая ноги.

– И чего это ты все про свою жену ноешь! Хуже горькой редьки надоел! – накинулся на него Николай Иванович.

– А ты чего про свою жену ноешь?

– Я – дело другое… У меня жена неведь где, на огнедышащей горе пропала, а твоя дома за чаем пузырится.

– Вон ваша супруга! Вон Глафира Семеновна! – указал Перехватов, протягивая руку вперед.

– Где? Где? – воскликнул Николай Иванович, оживляясь.

– А вон она на камне сидит, и около нее стоят англичане. Вон молодой англичанин поит ее чем-то.

Николай Иванович со всех ног ринулся было к жене, но проводник в калабрийской шляпе удержал его на веревке, а проводник в форменной фуражке схватил под руку и, крепко держа его, грозил ему пальцем. Началась борьба. Николай Иванович вырывался. К нему подскочил Перехватов и заговорил:

– Что вы задумали! Здесь нельзя не по проложенной тропинке ходить… Того и гляди провалитесь. Мой проводник говорит, что еще недавно один какой-то богатый бразильский купец провалился в преисподнюю, вместе с проводником провалился.

Николай Иванович укротился.

– Да ведь я к жене… Ma фам, ма фам… – указывал он на виднеющуюся вдали группу англичан.

Проводник в форменной фуражке взял его под руку и повел по проложенной тропинке. Конурин и Перехватов шли сзади. Конурин