Операция «Барбаросса»: Начало конца нацистской Германии - Джонатан Димблби

Не находя выхода из затруднительного положения, в котором оказался фон Бок, Гитлер еще больше усугубил его, одновременно настаивая и на необходимости «удержать районы, представляющие огромную оперативную и экономическую важность для противника», и на том, что новые позиции в любом случае «не должны требовать слишком много сил» для обороны[1300]. По словам его доверенного адъютанта Николауса фон Белова, он неоднократно подчеркивал: «У нас нет подготовленных позиций в тылу. Армия должна остановиться там, где она находится»[1301]. 9 декабря Белов сопровождал его на вечерней прогулке. Фюрер, как он заметил, «мыслями был на фронте», но при этом «не уставал повторять: “Они должны стоять, где стоят, – ни шагу назад”»[1302].

На следующий день, 10 декабря, фон Бок направил Браухичу телеграмму, проинформировав его, что не сможет удержать фронт без крупных подкреплений: «Даже если нам и удастся ликвидировать в некоторых местах вклинивание противника в нашу оборону, это будет достигнуто ценой полного истощения последних имеющихся в наличии боеспособных войск»[1303]. Три дня спустя главнокомандующий сухопутными силами прибыл в штаб-квартиру фон Бока для обсуждения углублявшегося кризиса. Командующий группой армий «Центр» был раздражен и измучен:

У меня нет новых предложений… Фюрер должен наконец решить, как быть группе армий: или сражаться, оставаясь на тех позициях, которые она сейчас занимает, рискуя потерпеть полное поражение, или отойти, что сопряжено с таким же примерно риском. Если фюрер прикажет отходить, он должен понимать, что новых сокращенных позиций в тылу, которые, кстати сказать, совершенно не подготовлены к обороне, смогут достичь далеко не все наши войска, поэтому неизвестно, смогут ли ослабленные части группы армий эти позиции удержать. Подкрепления, которые были мне обещаны, тащатся с такой черепашьей скоростью, что оказать решающее воздействие на принятие соответствующего решения не могут[1304].

Браухич согласился с ним. Фон Бок подумал, что тот позаботится о том, чтобы содержание его доклада дошло до Гитлера. Но Браухич этого не сделал.

16 декабря Гитлер подписал еще одну директиву. Группа армий «Север» должна была продолжать блокаду Ленинграда, но двум армиям под командованием фон Лееба было разрешено провести небольшой тактический отход к линии, которую следовало оборонять «до последнего солдата». Группа армий «Юг» должна была перейти в наступление в Крыму и захватить черноморский порт Севастополь, а группа армий «Центр» – удерживать занимаемые позиции. «Недопустимо никакое значительное отступление, – приказывал Гитлер, добавив: – Командующие армиями, командиры соединений и все офицеры своим личным примером должны заставить войска с фанатическим упорством оборонять занимаемые позиции, не обращая внимания на противника, прорывающегося на флангах и в тыл наших войск»[1305].

В тот же день, пока дивизии Жукова продолжали пробивать бреши в ослабевшей обороне его основных сил, фон Бок позвонил одному из самых подобострастных адъютантов Гитлера, Рудольфу Шмундту. Он хотел знать, довел ли Браухич до сведения фюрера его предостережение, что «избежать уничтожения войск группы армий не удастся, если не будет снято требование об удержании группой армий прежних передовых позиций». Шмундт ответил, что фюрер не получал такого доклада, но взялся передать Гитлеру его суть. Он так и сделал, после чего поздно вечером Гитлер сам позвонил фон Боку. Он был непреклонен: «Фюрер повторил, что убежден: в этой ситуации есть только один выход, а именно держаться»[1306]. В полночь Гальдер и Браухич были вызваны на встречу с фюрером, где он еще раз повторил сказанное фон Боку: «Об отходе не может быть и речи. Отводить войска только с таких участков, где противник добился глубокого прорыва. Создание тыловых рубежей – это фантазия»[1307]. Два дня спустя фон Бок получил из штаба Гитлера еще один приказ, «предлагавший войскам группы армий “держаться любой ценой”. Я разослал приказ по армиям»[1308]. Фон Бок был совершенно раздавлен.

Среди войск, занятых преследованием армий фон Бока, царили ровно противоположные настроения. За долгие месяцы отступления с момента вторжения 22 июня страшные потери убитыми и ранеными истощили советских солдат физически и морально. Теперь, всего за несколько дней, они разорвали в клочья всеобщий миф о непобедимости вермахта. Угроза Москве была ликвидирована, враг повсюду отступал.

Теперь, когда они наконец перешли в наступление, им было не только намного проще переносить все лишения. К ним вернулись их настойчивость и решимость. Вскоре после начала контрнаступления советский артиллерист Павел Осипов заметил: как только «до нас дошло, что наступление проходит успешно, боевой дух солдат, сержантов и офицеров взлетел до небес. Отныне мы спешили опередить немцев до того, как они успеют сжечь деревни. Как правило, они [немцы] поджигали все перед отступлением»[1309].

Но в суровых погодных условиях, при отчаянном сопротивлении отступающего противника продвижение советских войск было медленным. Молодые призывники, оказавшиеся в армиях Жукова и впервые столкнувшиеся с жуткой реальностью войны, содрогались от ужаса. «Хуже всего были брошенные без присмотра тела недавно убитых солдат, – вспоминал Петр Весельников. – Воздух был наполнен характерным смрадом гниющего мяса и крови»[1310]. Врачи и медсестры, двигавшиеся вслед за наступающими войсками, работали без перерыва. Солдат со смертельными ранениями часто приходилось оставлять там, где они упали. Тех, кого еще можно было спасти, уносили на перевязочные пункты. По словам Александра Ногаллера (который позднее станет знаменитым доктором и писателем), «усилился поток раненых. Нашему полковому медпункту приходилось работать очень напряженно, производить обработку ран, накладывать повязки, вводить противостолбнячную сыворотку и обезболивающие вещества». Осложняли ситуацию хаос боя, нехватка транспорта и разбитые дороги: «Большие трудности были с эвакуацией раненых и доставкой их в ближайший медсанбат»[1311].

С неослабевающей энергией и железной уверенностью Жуков гнал свои армии в бой. Он проводил много времени на передовой, убеждая, предостерегая, раздавая советы – и угрозы. 9 декабря, недовольный медленным продвижением своих войск, а в некоторых случаях и тактикой командиров, он издал директиву, «категорически» запрещавшую им вести «фронтальные бои» с противником. Вместо этого по образцу тактики, разработанной Гудерианом и давшей столь поразительные результаты на раннем этапе кампании, он приказал им окружать отступавшие немецкие войска и – чего так опасался фон Бок – отрезать им пути отхода. Кроме того, он приказал сформировать из автоматчиков и конницы небольшие «ударные группы», которые должны были прорываться сквозь бреши во вражеских позициях и уничтожать их тыловые базы снабжения. Его призыв был недвусмысленным: «Гнать противника днем и ночью»[1312].

Хотя Жуков от природы был наделен богатырским здоровьем, напряжение давало о себе знать. Он редко спал, а когда ему все же удавалось заснуть, его было трудно разбудить. Однажды, по словам его начальника охраны, «мы просто не могли поднять его к назначенному часу. Прошел час, затем еще один, а мы все никак не могли его разбудить». Однажды Сталин позвонил Жукову, пока тот спал. Начальник штаба Жукова Соколовский[1313] объяснил, что его невозможно разбудить. С нехарактерной для себя заботой властный диктатор ответил: «Не будите, пока сам не проснется»[1314].

Советские войска сражались не только из чувства патриотизма или из-за страха перед гневом Жукова, но также движимые жаждой мщения. Им было за что поквитаться с врагом, который на протяжении почти шести месяцев опустошал и насиловал их Родину. Повсюду вокруг они встречали следы разорения: дома были разграблены, постройки разрушены до основания, угнан скот, убиты целые семьи. «Мы видели множество погибших мирных жителей, старух и детей… Это было ужасно»[1315], – вспоминал Осипов. Эмоции солдат с поразительной точностью передал Алексей Сурков в своей поэме в прозе «Клятва бойца»:

Слезы женщин и детей кипят в моем сердце. За эти слезы своей волчьей кровью ответят мне убийца Гитлер и его орды, ибо ненависть мстителя беспощадна[1316].

В суровые дни советского контрнаступления многое доказывало эту истину. В ранние часы 15 декабря доктор Хаапе со своей бригадой