Никита Хрущев. Вождь вне системы - Нина Львовна Хрущева

осуждения политики СССР, Хрущев окончательно разозлился. На заявление Поулсона, что «господин Хрущев нас не похоронит, потому что мы будем бороться до конца», первый секретарь долго отчитывал мэра. «У нас, в Советском Союзе, — язвительно заметил он, — главы городских администраций читают газеты»[623]. Тогда бы Поулсон знал, что речь идет не о похоронах, а о соревновании двух систем — социализм придет на смену капитализму, как последний пришел на смену феодализму. Зал аплодировал, республиканец выглядел глупо, и воодушевленный поддержкой аудитории Хрущев пригрозил прервать свой визит и вернуться в Москву, если Америка не хочет его принимать: «Мы прилетели сюда на своем самолете за 13 часов, а обратно долетим часов за десять». Бывший там сын конструктора Андрея Туполева сразу подтвердил, что, конечно, «долетим».

Ночью после приема он послал Громыко к сопровождавшему их американскому послу в ООН Генри Кэботу Лоджу с ультиматумом: больше не грубить и препятствий общению с американском народом не чинить. И визит в либеральный Сан-Франциско прошел уже совсем по-другому. Во время поездки по этому холмистому и белому, как кружево, городу на тротуарах встречались люди с плакатами против «мясника Венгрии», но в основном народ был дружелюбен. Хрущев выходил из машины поговорить с обычными гражданами, обнимал детей и вообще вел себя как рядовой политик в США, что не могло не импонировать нецеремонным американцам.

Правда, со здешними профсоюзами, Американской федерацией труда, он не поладил. Во время официальной встречи они критиковали его за несоблюдение прав человека. Он же считал, что они — начальники — предают интересы трудового народа. «Вы даже ваших женщин здесь заставляете делать такое на потеху», — вспомнил он недавнюю демонстрацию «Канкана» и, повернувшись к залу спиной, поднял полы пиджака и повилял своей внушительной пятой точкой. Зато утром, на прогулке в бухте Сан-Франциско, где он неформально встретился в порту с рабочими «товарищами» и их прогрессивным руководителем Гарри Бриджесом, царили мир, дружба и взаимопонимание. Кто-то подарил ему кепку, а он взамен вручил ему шляпу; кому-то отдал часы. Газеты потом накидывались на беднягу Бриджеса за то, что тот «как попугай повторяет „мирный“ план К»[624].

Звездой в глазах публики становилась спокойная и доброжелательная Нина Петровна. За ее приятные манеры, приличный английский и всегда улыбающееся лицо журналисты прозвали ее «всеобщей бабушкой». И она усиливала этот образ, охотно показывая фотографии своих внуков и расспрашивая собеседников об их семьях и о достопримечательностях их городов, которые она изучала в деталях перед посещением.

Профессиональный пропагандист Нина Кухарчук хорошо знала, как играть роль «матушки коммунизма». Ее «простой» образ очаровывал еще и потому, что был искренним. Именно она была тем «человеческим лицом» и главным козырем СССР — у всех есть матери и бабушки, и, познакомившись с ней, каждый хотел бы иметь именно такую. Даже те, кто не благоволил задиристому Никите Сергеевичу, просто не могли не любить его жену. Полюбили они и Раду; из всего семейного окружения Хрущева по-английски тогда говорили только она и Нина Петровна.

По дороге обратно в Вашингтон советские гости останавливались в разных городах, три из которых следует отметить особо. В калифорнийском Сан-Хосе они посетили фирму Ай-би-эм, потрясшую первого секретаря не только машинами вычислительной техники — эти ранние компьютеры по-английски и по-русски высвечивали «Добро пожаловать, господин Хрущев» и «Мы тоже хотим мира», — но и кафетерием самообслуживания. Все уже разложенное по тарелкам нужно было только поставить на поднос, и он выбрал суп, жареную картошку и чай со льдом. «На квас похож», — заметил Никита Сергеевич. В белой кепке, подаренной рабочими в Сан-Франциско, с которой он теперь практически не расставался, Хрущев обедал вместе с 200 сотрудниками фирмы. Все это импонировало его рационализаторскому духу, и такие столовые, потом распространившиеся в СССР, пришли к нам именно оттуда.

Р. Гарст и Н. С. Хрущев среди урожая кукурузы в пригороде Кун-Рэпидс города Де-Мойн, штат Айова

Сентябрь 1959

[Семейный архив автора]

Больше всего первый секретарь, конечно, мечтал попасть в город Де-Мойн, штат Айова, к своему знакомому фермеру Росуэллу Гарсту. Гарст впервые побывал в СССР в 1955 году на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке в составе делегации фермеров из своего штата и вскоре лично познакомился с Хрущевым. Тот был под большим впечатлением от его успехов в выращивании кукурузы и теперь мог все увидеть воочию. Рано утром, не дождавшись сопровождающих, они поехали на ферму, и много лет спустя уже на пенсии Хрущев рассказывал гостям: «Я ходил и восхищался, как у Гарста все: трубы, вода, полив, кукуруза. И самое главное, какая она была огромная!» Он старался рационализировать свой участок в Петрово-Дальнем, чтобы было «как у Гарста».

Этот визит еще больше убедил первого секретаря в своей правоте по поводу «кукурузы — царицы полей»: «У нас на Украине кукурузу сеют, не сортируя. А что посеешь, то и пожнешь… я поставил в правительстве вопрос о покупке американских заводов. Мы обсудили дело, подобрали людей и послали в США ознакомиться с их системой. Потом купили несколько заводов и разместили их в тех районах, где больше всего выращиваем кукурузы: на Украине и Северном Кавказе, на Ставрополье и Краснодарщине. Потом решили купить какое-то количество семенного материала, чтобы попробовать на нашей почве лучшие американские сорта силосного назначения»[625].

Правда, есть версия, что кукурузная кампания в СССР провалилась из-за Гарста[626]. Удавался урожай на южных Украине, Северном Кавказе и в Молдавии, а в других районах нужны были холодостойкие семена, которых у Советов не было. Решили закупить некапризный американский «Купер суперкросс», выпускаемой агрофирмой «Пайонир хай-бред корн», менеджером которой являлся именно Гарст. Сначала все шло хорошо, но к 1964 году больше половины посевов начало гибнуть. Оказалось, что эта культура некапризна только на теплой широте Айовы и тех же Украины и Северного Кавказа, но в холоде гибнет через несколько лет. Знал ли об этом «френд» Хрущева из Де-Mойна?

Понравился Хрущеву и Питтсбург, где ему церемонно вручили ключ от города. Именно на пенсильванские шахты и сталелитейные заводы Хрущев когда-то собирался эмигрировать, и, осматривая один из них, он не мог наговориться с рабочими об их жизни. Обменивая американские зажигалки на советские часы, он приглашал рабочих в СССР и уверял, что там «к ним будут относиться с пролетарским уважением».

Конечно, две недели в Соединенных Штатах не пошатнули его большевистскую веру в социализм и в общем подтвердили образ того капиталистического общества, который сформировался у него в дореволюционной Юзовке. И все