Клокочущая ярость. Революция и контрреволюция в искусстве - Гриша Брускин

Ответ: художник снял оклад с иконы. Отреставрировал. Осветил.

И обнаружил Антихриста!

С разъехавшимися до ушей монгольскими глазами.

ВЕРХОВНЫЕ ЗАПРОСЫ БЫТИЯ

Петров-Водкин считал искусство «творчеством, направленным к постижению верховных запросов бытия» и «единственным звеном, связывающим человека с тайнами мироздания»[52].

О каких «верховных запросах бытия» вел разговор Петров-Водкин?

О представлении об искусстве как о служении, подобном религиозной практике. Мир — это Текст. Художнику (да и вообще человеку) дано задание (на выбор: Богом, высшими силами, природой…) читать Книгу Бытия. В ней скрыты тайны. Разгадывание этих тайн читателем-художником и есть творчество и «правильная жизнь». В тайнах текста спрятаны истины. Когда истины будут прочтены, разгаданы, мир преобразится. История закончится. Настанут новые времена (на выбор: Царство Божие, коммунизм).

Кузьма Петров-Водкин. Натюрморт с призмой, 1920

Приблизительно так трактовал творчество и путь человека в стихотворениях «За книгой» и «Созерцание» немецкий поэт Райнер Мария Рильке, оказавший огромное влияние на русскую культуру конца XIX — начала XX века. В стихотворении «За книгой» герою-читателю в процессе чтения открывается истина. И мир преображается. В «Созерцании» правильный путь человека понимается как борьба с высшим началом.

ВВЕРХ. НЕБЕСНАЯ ПОДЗОРНАЯ ТРУБА

А о каких тайнах мироздания идет речь?

Отметим, что Тайна как таковая является одной из главнейших тем в искусстве Петрова-Водкина.

Мастеру хотелось выйти за рамки картины, за границы видимого мира, за пределы Земли.

Художник — дитя своего времени — был заворожен утопиями русского космизма.

Он постоянно говорил о «планетарном мироощущении», «планетарном местонахождении», «планетарной гимнастике». Об «ощущении движения Земли».

Мечтал о «победе над тяготением», «свободном управлении собой в пространстве», «победе над пространством» (хочется оговориться — над Солнцем).

Гадал: какова будет его — Петрова-Водкина — динамика «в схеме мирового, космического движения»?

«Мы, овладев „собственным“ движением, — утверждал художник, — сумеем перемещаться „вверх“ и „в сторону“»[53].

Петров-Водкин время от времени «перемещался вверх».

На федоровскую планету.

И оттуда, сфокусировав космическую подзорную трубу, взирал на Землю: на робкую любовь в картине «Весна» и на гибель воина в полотне «Смерть командира».

Сюжеты приближались к Наблюдателю, а все прочее, второстепенное, падало на дно пространственного колодца.

В сферическую перспективу.

В СТОРОНУ

В картинах Петрова-Водкина зияет «космическая рана».

Пространство качается вместе с пятым постулатом Евклида.

Ось вращения земного яблока подвергается натиску одному лишь автору зримой аномалии.

Где Северный и Южный полюса мерцают, как маятник Фуко в парижском Пантеоне, отклоняясь от привычной вертикали под тем или иным углом.

ЗА ЗЕРКАЛЬНОЙ ПОВЕРХНОСТЬЮ

Итак, художник стремился преодолеть границы видимого.

Жил, воображая мир за окном.

Созерцал Землю из космического пространства.

Проникал в сны.

Овладевал памятью.

Задумывался — «зрит» ли душа, покидающая мир сей («После боя», 1923)?

Стремился обнаружить потаенное рядом.

За зеркальной поверхностью. В отражении отражений.

В хрустальной призме («Натюрморт с призмой», 1922; «Натюрморт с письмами», 1925).

Где, по словам мастера, «привычная форма такою нами воспринимается лишь по недоразумению, и наши представления о прямых и параллельных окажутся игрою детей в „как будто бы“».

Петров-Водкин в натюрмортах — «острых беседах живописца с натурой» — исследовал преломление света в прозрачных и зеркальных поверхностях, пытаясь раскрыть потаенное[54].

И шел по стопам легендарных предшественников.

Потаенное в прозрачных шарах находили ученые эпохи Возрождения Парацельс и Джон Ди. Они использовали «камни видения» в алхимических опытах и в герметической философии.

В руках алхимиков берилловые сферы провидели прошлое и будущее.

Лечили.

Предсказывали судьбу.

Показывали миражи и далекие уголки планеты.

Вызывали духов умерших.

VI. Сон, память, смерть

Кузьма Сергеевич Петров-Водкин

Часть II

…Линейна ли память? Да нет, пожалуй. Мы часто переставляем события, путаем сны с действительностью, литературу с жизнью, принимаем желаемое за бывшее. А бывшее забываем.

Прошлое не умерло. Лишь дремлет. Разбуженное воспоминаниями, оно, как ветер занавеску, шевелит настоящее и еще не случившееся будущее. И врата по имени «Мгновение» скрипят…

— Из книги автора «Все прекрасное — ужасно, все ужасное — прекрасно»

ГРАНИЦА

В начале XX столетия значительное влияние на русскую культуру Серебряного века оказала философия религиозного мистицизма Владимира Соловьева.

Эмпирический опыт трактовался мыслителем лишь как иллюзорное отражение истинного бытия. Подлинного, но невидимого, недоступного чувственному восприятию.

В 1885 году Владимир Сергеевич писал: «Милый друг, иль ты не видишь, Что все видимое нами — Только отблеск, только тени От незримого очами?»

Здесь кроются истоки важнейшей темы искусства Кузьмы Сергеевича Петрова-Водкина — темы границы.

Границы между Дольним и Потусторонним, Явью и Сном, Воспоминанием и Жизнью.

Жизнью и Смертью.

МНОГОГЛАЗЫЙ МИР

Ученик Петрова-Водкина Александр Николаевич Самохвалов вспоминал: «Он учил, что все вещи и все, что мы видим — людей, здания, корабли, — мы видим в соотношении с мировым пространством, и мало того, мы видим двуглазо, и больше того, мы видим, находясь в движении. Мир воспринимается нами во времени, это время и надо втащить на холст»[55].

Вышеприведенные слова легко могли бы принадлежать художнику-кубисту или художнику-футуристу. Однако Петров-Водкин относился к кубизму, футуризму и абстракционизму как к фундаменту здания или скелету для картины. Скелету, которому надо нарастить плоть и вдохнуть душу.

Он приспособил кубистические достижения к своим задачам.

На полотнах мастера стигматы кубистической лаборатории можно найти как в конструктивном построении композиции холста, так и в рубленых пересекающихся линиях на синих фонах и в складках драпировок.

Как прием.

Художник писал мир «многоглазо», но не так, как кубисты — оглядывая предметы со всех сторон. И не так, как футуристы — фиксируя различные фазы движения одновременно. А созерцая Явное и Тайное в одно и то же время.

СОН

Картина Петрова-Водкина «После боя» вызывает в памяти стихотворение Лермонтова «Сон», которое Соловьев назвал «сновидением в кубе», а Владимир Набоков — «тройным сном».

«В полдневный жар в долине Дагестана С свинцом в груди лежал недвижим я; Глубокая еще клубилась рана, По капле кровь точилася моя. Лежал один я на песке долины; Уступы скал теснилися кругом, И солнце жгло их желтые вершины И жгло меня — но спал я мертвым сном. И снился мне сияющий огнями Вечерний пир в родимой стороне. Меж юных жен, увенчанных цветами, Шел разговор веселый обо мне. Но в разговор веселый не вступая, Сидела там задумчива одна, И в грустный сон душа ее младая Бог знает чем была погружена; И снилась ей долина Дагестана; Знакомый труп лежал в долине той; В его груди дымясь чернела рана,