Клокочущая ярость. Революция и контрреволюция в искусстве - Гриша Брускин

Или же за «царство духа»?

За Философию Свободы.

МИГНУВШАЯ СЕКУНДА

Ну а дальше?

История «Святого воина» продолжается и в последующих произведениях Петрова-Водкина.

Мы снова созерцаем гибель нашего героя в первом варианте картины «Смерть комиссара» (1927).

А затем обнаруживаем, что он опять ожил — открыл глаза — в одноименной картине 1928 года.

В вышеприведенных произведениях фуражка комиссара успела приземлиться. А вслед за ней оказался на земле и он сам.

Кузьма Петров-Водкин. Смерть комиссара, 1928

Одну картину от другой отделяет не календарный год, а мигнувшая секунда, которой как раз хватило, чтобы комиссар и его ординарец успели повернуть голову.

Облака орудийных залпов не тронулись c места. И, лишенный земного притяжения, боевой отряд по-прежнему призраком уплывает прочь с Голгофы.

Заодно с сознанием героя картины.

И это не все.

В дальнейшем наш персонаж еще раз появится на празднике в картине «Новоселье» и, в преддверии грядущих испытаний, затеет разговор со старичком — отцом жены хозяина «новой» квартиры.

СТРАХ

Сам Кузьма Сергеевич, объясняя содержание своих работ, подчас делал все, чтобы увести зрителя от подлинного значения произведений.

Зачем? Что руководило мастером?

Страх. Страх быть арестованным. Погибнуть. Как погибли многие из друзей-соратников.

Не написать задуманных картин.

Не выполнить Задание.

Кто напугал художника?

В июле 1918 года «безголовые интеллигенты-истерики» (Ленин) левые эсеры — друзья участников альманаха «Скифы» — подняли восстание против большевиков. Последние подавили мятеж и расправились с восставшими. Кое-кого расстреляли. Оставшихся объявили вне закона.

Ночью в феврале 1919 года Петров-Водкин, в числе прочих членов Философской академии, кружка — прообраза будущей Вольфилы, был арестован по подозрению в причастности к июльскому заговору[59].

Кузьму Сергеевича допрашивали сутки, после чего отпустили на свободу. Художник отделался нелегким испугом.

Который остался с ним на всю жизнь.

В дальнейшем почти все соратники Петрова-Водкина — «скифы» — или эмигрировали из страны, или подверглись жестоким репрессиям.

ЭЗОПОВ ЯЗЫК

Осенью 1919 года «скифы» основали Вольную философскую ассоциацию — Вольфилу. Петров-Водкин был среди членов-учредителей.

Философ Аарон Штейнберг писал о широком использовании на заседаниях общества эзопова языка: «Наши слушатели понимали, что если речь идет о наполеоновском времени 1820-х годов (sic!), то это будет в основном не о Наполеоне, а, может быть, о монархии, может, о диктатуре, о войне и мире, а может быть, о Льве Толстом или самом марксизме»[60].

Петров-Водкин неоднократно выступал с докладами в «Субботнем клубе» и на «Воскресных заседаниях» Вольной философской ассоциации. И, видимо, хорошо усвоил тот самый эзопов язык.

ЖИТЬ СТАЛО ЛУЧШЕ, ТОВАРИЩИ

В разгар антирелигиозной пропаганды в тридцатые годы мастер утверждал, будто бы картина «Мальчики», в основе которой лежит библейский сюжет «Каин убивает Авеля», написана лишь как похоронный марш на смерть художников Серова и Врубеля.

А в полотне «После боя» — чуть ли не единственной задачей было «передать типаж того времени и события того времени, когда Красная армия конструировалась»[61]. А не игру со сном, описанную выше — далекую от задач социалистического реализма.

Сюжет работы «Тревога», где герой, услышав подозрительный шум колес, в страхе выглядывает в окно, относил не к 1934 году — году сталинских репрессий, когда работа была написана, а к 1919-му — времени наступления Юденича на Петроград.

Кузьма Петров-Водкин. Тревога, 1934

Подчас художник в разные моменты придумывал разные объяснения одному и тому же произведению.

Так, в 1910 году Петров-Водкин рассказал Александру Бенуа, что в картине «Сон» «…на обновленной земле спит человеческий гений, поэтическое сознание. Пробуждение его стерегут две девы, вечно сопутствующие творчеству. Розовая, юная, робкая, болезненная Красота и крепкое, смуглое, здоровое Уродство. В их объятьях, в их общении гений найдет полноту понимания жизни, смысл вещей»[62].

А в 1936 году, в изменившемся политическом климате, мастер то же произведение толковал уже иначе. А именно как «констатацию безысходного политического, исторического момента в России» при царизме, показывающего, что «нет ни человеческой красоты, ни человеческой энергии, а есть только одна греза, один сон»[63].

Кузьма Петров-Водкин. Сон, 1910

В том же году газета «Правда» напечатала статью Петрова-Водкина под заголовком «Работать хорошо и радостно». Название вторило знаменитой сталинской фразе — «Жить стало лучше, товарищи, жить стало веселее». В газетной статье художник в «правильном» ключе толковал свое искусство[64].

Тему картины «Новоселье», речь о которой пойдет ниже, формулировал следующим образом: «Ленинградский пролетариат в момент перехода к мирному строительству».

НОВОСЕЛЬЕ

Итак, в начале 1935 года Петров-Водкин приступил к работе над картиной «Новоселье». Произведение предназначалось для предстоящей выставки «Индустрия социализма».

Однако жюри выставочной комиссии (в состав которой входил и сам Кузьма Сергеевич!) отклонило готовую работу в то время уже знаменитого и уважаемого мастера.

Что само по себе необычно.

Вдобавок Петров-Водкин был большим начальником — возглавлял Ленинградское отделение Союза советских художников, преподавал в лучших учебных заведениях страны, включая ВХУТЕМАС, впоследствии переименованный во ВХУТЕИН и Институт пролетарского изобразительного искусства.

Имел звание «Заслуженного деятеля искусств РСФСР».

О высоком статусе художника говорит и тот факт, что в 1924 году Кузьма Сергеевич среди немногих избранных был приглашен кремлевскими начальниками запечатлеть образ скончавшегося вождя (что, кстати, и послужило началом для его ленинианы).

Кузьма Петров-Водкин. Новоселье, 1937

Нечто весьма необычное насторожило членов комиссии в «Новоселье».

И спорное произведение отвергли.

Полотно провалялось десятки лет в запаснике Третьяковской галереи. И было впервые показано зрителю лишь в 1965 году.

Так что же напугало уважаемое жюри?

ОСОБАЯ АТМОСФЕРА

Художник, как всегда, лукавил, комментируя содержание картины: «Время действия, — сочинял Кузьма Петрович, — 1922 г. Весна. Рабочая семья получила новую квартиру в центре города. Прежний хозяин ее — фабрикант или банкир, очевидно, сбежал за границу. В большой комнате с окнами на Неву собрались человек 20 — хозяева и их гости, простые, хорошие люди…»

Да, конечно, квартиры расстрелянных или отправленных в тюрьмы и лагеря «врагов революции» активно освобождались, непосредственно с начала революционного террора — с 1918 года.

Но в «Новоселье» мы узнаем особую атмосферу подозрительности и страха периода сталинского «обострения классовой борьбы». Времени написания картины — 1935–1937 годов.

«В самом… подборе, в выражениях лиц, в одежде, в движениях я показываю и следы оставшейся позади Гражданской войны, и начало новой, социалистической стройки», — продолжал художник[65].

Так ли это?