Шотландия в Новое время. В поисках идентичностей - Виктор Юрьевич Апрыщенко

Шотландский просветительский дискурс равенства являлся отражением эгалитаристкой традиции, восходящей к клановому родству. Идея связей, бондов и ковенантов, связывающих людей разных социальных положений, постулирующих их взаимные обязательства, демонстрировала себя не только в социальных и политических практиках, но была важной составляющей и интеллектуальной среды. В просветительской реальности Эдинбурга это находило выражение в том, что практически все образованные жители столицы знали друг друга, проживая вдоль главной улицы и ежедневно встречаясь в близлежащих тавернах. Соседями Дэвида Юма были Уильям Робертсон, Уильям Фергюсон, Алан Рамсей и другие литераторы, образовывавшие своего рода интеллектуальную колонию, в основе которой лежали неформальные дружеские связи.

Привычка Дэвида Юма вести интеллектуальные беседы с Генри Хоумом, лордом Кеймсом, за обедом или ужином отражала общее для всех шотландских просветителей стремление к неформальному общению. Любовь к хорошей еде и выпивке, по мнению одного наблюдателя, была характерной чертой представителей шотландского интеллектуального класса, которым были не чужды земные радости. Как только колокол собора Сент-Джайлс отбивал половину двенадцатого, время известное в Эдинбурге как «мередиан», отмечал современник, массы горожан отправлялись в близлежащие пабы, чтобы выпить эля, хотя многие из них уже проделали это же несколькими часами ранее. Во время таких посещений велись деловые переговоры, подписывались юридические документы, заключались соглашения о предстоящих в университете лекциях, и многие интеллектуальные течения берут начало именно в этих дискуссиях в эдинбургских пабах. Споры на политические или религиозные темы редко случались без кружки эля на столе, и после таких бесед каждый возвращался в свой офис. Лорд Кеймс, близкий друг Дэвида Юма, в 1752 г. назначенный судьей шотландского верховного гражданского суда, ас 1762 г. ставший лордом юстиции, послеобеденные судебные заседания часто проводил в приподнятом настроении.

Несмотря на то, что шутя шотландцы называли себя «двухбутылочными» или «трехбутылочными» людьми, в зависимости от того, сколько бутылок кларета они выпивали за один раз, в большей степени их групповая идентичность была связана с интеллектуальными обществами и клубами, такими как «Вторничный клуб», «Покер клуб», «Устричный клуб», но наибольшим влиянием пользовалось «Избранное общество». Основанный в 1754 г., на протяжении десяти лет этот клуб являлся центральной площадкой, на которой республикански настроенные шотландские просветители обсуждали дискуссионные вопросы, позже представляемые ученой или студенческой университетской аудитории. Несмотря на то, что в обществе преобладали юристы, его членами являлись физики, архитекторы, военные офицеры, торговцы – представители практически всех профессий.

Будучи открытыми новым интеллектуальным движениям, университеты также являлись институтом, где не только существовал столь необходимый для интеллектуального развития климат, но и местом, которое предоставляло довольно сносный заработок работавшим в нем ученым. Постепенная замена системы обучения под руководством т. н. «регентов», строго следивших за тем, чтобы студенты выполняли все их указания, более общим и умеренным руководством тьюторов способствовала как массовому притоку студентов на их курсы, так и их собственному материальному процветанию[784]. Аналогичную карьеру в XVIII в. можно было построить и в церкви Шотландии. Церковные правила могли сделать несколько более сложным выражение собственных мыслей, однако церковь никогда не подавляла интеллектуальный интерес тех, кто в ней служил. В особенной степени это касается Эдинбурга, где священники-модераторы под руководством Уильяма Робертсона порой сталкивались со сложностями, обусловленными патронажными практиками, однако никогда не переносили эти противоречия в сферу интеллектуальных дискуссий[785]. Несколько сложнее дело обстояло в Глазго, где ревностные пресвитериане пристально следили за соблюдением религиозной и, шире, интеллектуальной дисциплины.

Третьей профессией, в которой реализовывали себя просветители, было право, доступ куда не был столь открыт, как это было с университетами и церковью, и сыновья не всех землевладельцев могли занимать должность адвоката или судьи. Однако, даже несмотря на это, присутствие пишущей интеллигенции в слоях, близких к землевладельческой элите, способствовало интеллектуальному развитию самого шотландского общества. Будучи широко образованными специалистами и получив знания не только в области права, но и в истории, философии и в других науках об обществе, юристы ценили и уважали интеллектуальные достижения, для них являвшиеся показателем общественного прогресса, достигнутого Шотландией при их участии. К этим профессиям может быть добавлена еще медицина, развивавшаяся в шотландских университетах, а также химия и физика, которые способствовали шотландскому Просвещению, расширяя представления о моральном прогрессе общества.

Будучи интегрированными в широкие социальные структуры через занятия престижными специальностями, писатели объединяли свои позиции посредством участия в неформальных добровольных организациях «изящной» городской культуры, клубах и обществах, каких в Шотландии XVIII в., как и во всей Европе, становилось все больше. В таких организациях, как Избранное общество Эдинбурга, Литературное общество Глазго, Философское общество Эдинбурга и других, объединялись представители землевладельческих интеллектуальных слоев[786]. Чего в Шотландии ни XVIII, ни XIX вв. не было, так это столь модных во Франции салонов и салонной культуры – женщины, увы, играли в шотландском Просвещении незначительную роль.

Тем не менее определенные ограничения для интеграции шотландских пишущих интеллектуалов в шотландское общество существовали, что доказывает случай Дэвида Юма, чья карьера дает пример вынужденной интеллектуальной независимости. Уехав из Шотландии во Францию для того, чтобы изучать философию, Юм вернулся в 1739 г. с готовым «Трактатом о человеческой природе» и уверенностью в том, что ему обеспечена кафедра моральной философии в Эдинбургском университете. Однако, подав заявку на эту должность в 1745 г., он вдруг обнаружил, что ему противостоит могущественная коалиция университетских ученых, деятелей церкви и политиков, сводивших на нет все попытки философа получить столь престижный пост. В это же самое время его намерение баллотироваться на кафедру в университет Глазго было отклонено его другом Адамом Смитом. В практическом плане это институциональное исключение привело к тому, что Юм вынужден был согласиться на занятие краткосрочных должностей, наиболее приемлемыми из которых были военные и дипломатические посты, давшие ему возможность много путешествовать[787]. Дэвид Юм, таким образом, был по необходимости в относительной изоляции от каждодневных встреч и философских дискуссий с университетскими коллегами, а его амбиции были реализованы только с выходом «Истории Англии». Этот опыт оставил двоякий отпечаток на судьбе и идеях Юма. С одной стороны, философ постоянно страшился и избегал публичных противоречий с церковью или со своими пишущими коллегами, но вместе с тем он наслаждался интеллектуальной независимостью, ради которой пришлось пожертвовать университетской карьерой.

Никто из шотландцев эпохи Просвещения не испытал такой независимости, как Юм, но некоторые по собственной воле отказывались от занимаемого положения, ради того, чтобы получить такой опыт. Адам Смит в 1764 г. оставил занимаемую им кафедру ради наставничества и предполагаемого путешествия с солидным пенсионным обеспечением, а более позднее его решение занять должность