При свете зарниц (сборник) - Аяз Мирсаидович Гилязов

жалости чуть не заплакала я! Дала я ей мои любимые духи „Жасмин“, а сверх того ещё от себя две пачки индийского чая. А она не берёт… Еле-еле всучила! Да с упрёком она: дескать, если будешь каждому, кто в магазин приходит, чай раздавать – голая-босая останешься! Чтоб смягчить, сказала ей, что не всем даю, только тебе, мол, – и раскаялась, что сказала! Стала она мне тут выговаривать: „Почему от других меня отличаешь? Чем я хуже других и чем я лучше?!“ Едва успокоила. Но это ладно… А вот духи-то… духи! Никогда, дескать, а теперь захотела попробовать…»

Было над чем задуматься Зухрабану!

Да, зорче обычного следили теперь десятки глаз за Бибинур…

Она же отныне не пропускала ни одного кинофильма, ни одного представления приезжавших из города артистов, на собраниях садилась в первый ряд, там, где передовики и уважаемые старые люди. При закладке сквера от начала до конца на пустыре копошилась и унесла с собой берёзовый молодняк с засохшими корнями, – школьники помогли ей дотащить. Обрубила ветви и комли – слеги получились: на своей крыше солому ими прижала.

Снова дома было не застать её. Смотришь, к строителям моста спешит, холодную воду из родника несёт им, а то и айран[28], что ни скажут они ей – делает, куда ни пошлют – туда семенит… Когда же плотину начали ставить, она там только что не ночевала. Джихангир Сафаргалин белозубо улыбался: «Бабушка Бибинур, не зачислить ли вас в штат строителей?»

Одно лето минуло, осень прошла, на исходе второго лета к Бибинур зашла девушка-фельдшер. «Как здоровье, бабушка?» – полюбопытствовала она. Бибинур молча показала ей большой палец и весело рассмеялась… И девушка в ответ рассмеялась: плохо ли, когда старый человек ни на что не жалуется?

И при строительстве моста, и при закладке сквера, и при сооружении плотины Бибинур появлялась всюду лишь для того, чтобы увидеть Джихангира Сафаргалина… Вот это и было сердечной тайной бабушки Бибинур, тайной, про которую упоминалось выше. Та самая тайна, что на семи замках! И при этом Бибинур, слыша приговор бабки Закии и других: мол, «тронулась», лишь снисходительно усмехалась: «Пусть болтают, пусть так думают!» И аксыргаковцы, чьи мысли-догадки тут потекли по ложному руслу, не учуяли странного – назовём так – отношения старушки к молодому председателю. Никому в голову это не пришло! А Бибинур, желая, чтобы именно таким образом думали про неё – со старческим «сдвигом», дескать, она, и тем самым прикрывалась бы её сердечная тайна – порой даже перебарщивала в своём поведении. Спеша по улице, вдруг на ходу остановится, как вкопанная, и стоит, стоит, будто думая о чём-то своём, притворясь, что не замечает прохожих…

И как назвать нам вот это – её особое отношение к Джихангиру?

Сказать, что симпатия – ничего, значит, не объяснить; сказать, что любовь – засомневаются люди! Старуха же! Впрямь, что ли, свихнулась?

Но как ни назови, верь не верь, а бабушка Бибинур теперь не могла и дня прожить, не видя Джихангира, не слыша его спокойного басовитого голоса…

Но… не будем спешить и удивляться, и, тем более, осуждать!

Ведь, по правде-то говоря, чуткое, нежное, открытое, любвеобильное сердце бабушки Бибинур, дождавшись старости, так и не испытало всепоглощающей, страстной любви… Не влюблённости, не преданного тихого чувства, а именно любви, страсти! Вспомним… Мирзагита она считала близким только потому, что сам юноша протянул ей руку, хотел назвать своей женой. И на посиделки ходила лишь потому, что «надо, годы уходят!». Габдуллазяна же не успела полюбить, выйдя за него замуж из-за жалости к детям-сиротам. Не будь той беды, того горя – со смертью Гайши, – она так и прожила бы, не зная толком, что это за мужчина такой, по имени Габдуллазян… Правда, к мужу она со временем попривыкла, когда сблизились душа с душой, когда объединила их общая жизнь, общая судьба, – и она не могла уже выбросить его из своего сердца, любила, как умела, ласкала, как получалось. Но в основе их союза главенствующим всё равно было вот это – дети! Ради детей вышла замуж, ради детей должна была полюбить их отца, ради них была верной мужу. Были, были минуты, когда в более поздние годы охватывали её тяжёлые сомнения: «Не было бы той детской „площадки“ – и по-другому бы всё сложилось у меня…» Однако такие мысли посещали её очень редко и только в чёрные, безнадёжные минуты, когда с нетерпением ждала от детей писем и не было никаких сил погасить тоску эту…

Всё можно любить: небо и землю, весну и осень, пушистых гусят и бегающих по двору с задранными хвостами долгоногих телят, синицу за окном и поющего в небе жаворонка, балиши и куриную лапшу, вышитые полотенца, извилисто текущую Ташлыяр, сладкий дым Аксыргака, присущий только ему… и всё другое, всё, что угодно! Сердце, распирая грудную клетку, пугая: «Вот выскочу, не выдержу!» – может биться неистово, страстно, когда на Сабантуе мчатся скакуны, мчатся, взрывая серебряными копытами чёрную землю, – и тут тоже зов любви! К земле своей, к жизни самой…

Но наивысшее проявление человеческого сердца – это любовь к человеку! Твоё – к нему! Не любовное чувство – только не ведающая границ любовь!

Но нет, не было у Бибинур такого человека, не было! Детей безумно любила, это да, но и тут ответной любви не получила… А дали бы они ей такое счастье, если бы свою неизбывную любовь от детей перенесла бы она на внуков, – кто знает, возможно, этих последующих событий и вовсе не произошло бы…

Сердце, оказывается, никогда не насыщается любовью. Сердце, достойное любви, всегда живёт надеждой, горячо бьётся, ищет… Вот и у Бибинур даже на старости лет сердце не успело остыть, не погас в нём свет высокой любви. Тело износилось, глаза пригасли, спина согнулась, а сердце – вот чудо! – осталось всё таким же молодым… У сердца, которое не оживить приказом «Бейся!», не остановить приказом «Остановись!», есть лишь одна высшая повелевающая сила – любовь! Она прикажет – оно остановится, она повелевает – и оно безостановочно, сладко ноя или горько страдая, всё время бьётся в ожидании… Чего? Желанной встречи со своей любовью!

Так и у Бибинур…

Если видела она проходившего по улице Джихангира – для неё был праздник!

Если Джихангир выступал на собрании – для неё была радость! Если, встретившись на улице, ещё и поздоровается он – для неё событие!

Посаженный им сад – для неё райские кущи!

Деревня Аксыргак для