При свете зарниц (сборник) - Аяз Мирсаидович Гилязов

Минлекамал – женщина проницательная, но ведь и она ни о чём не догадалась! То, что Бибинур в тот день уходила от неё словно бы окрылённой, помолодевшей и повеселевшей, она, слышавшая о странностях Бибинур (свихнулась, мол, старая!), – отнесла на этот счёт… Радуется, дескать, как ребёнок, по-детски не отдаёт себе ясного отчёта: прорву белья выстирала – и в восторге, что чаем угостили! Не заметила Минлекамал знака любви Бибинур – алмазных слёз её, капнувших на белую рубашку Джихангира…

Кто, кроме самой Бибинур, знал, что не будь Джихангира, любви к нему, – давно бы оборвалась её жизнь. А если бы жизнь её оборвалась – она не смогла бы соединить Зухрабану и Галикая. Ушла бы в вечность с огромным долгом. Какой ответ держала бы она перед Гайшой, как бы встретилась с Габдуллазяном?! Они бы спрашивали её там… А человеку с чистым сердцем уходить из этого мира с долгом на душе тяжело. Бибинур в подаренные ей Джихангиром последние годы успела рассчитаться со всеми долгами!

Сегодня пятница… Сегодня она спокойна. Можно считать, спокойна. Да, что ей было положено – всё исполнила она, все свои мирские долги заплатила. Никто не может упрекнуть.

Сегодня здесь, в сквере, хорошо. Сквер пока тих и спокоен. Только плотина шумит. Сегодня она опять слушает её неумолчный голос. На днях же, когда стирала бельё Джихангира, – не улавливала она этого шума. Странно, право! А сегодня слышит ясно, отчётливо. И крики петухов, раздающиеся в деревне, слышит; доносится блеяние не отогнанных в стадо, оставленных во дворах молодых барашков. Значит, сегодня у многих будет млеть в печи наваристая лапша из свежего мяса, будет жариться баранья печень, на столах появятся мясные пироги с бульоном! Но это так, мимоходом, подумалось Бибинур и сразу же забылось…

Посреди улицы, будто обочина была ему тесна, вышагивал Галикай. И какими метровыми шагами, будто гвардеец на плацу! Ать-два! А у самого рот до ушей, к губам толстая папироска прилипла. И если мужик, вот так выпятив грудь, идёт серединой улицы, горделиво поглядывая вокруг, – все его желания, значит, исполнились, жизнью он доволен, он хозяин над ней!

Эх, если бы жив был Джихангир! Нет, лишь его запруда шумит, куда-то маня, издавая таинственные звуки. Шумит запруда!

Теперь можно и уйти отсюда…

Если бы так, подрёмывая, будто на зыбкой волне покачиваясь, забыться насовсем, влиться в тихую реку вечности и – утечь, как вода! На глаза падали бы щекочущие солнечные блики. Веял бы ласковый, душистый ветерок. И плыть бы себе, и плыть…

Сладко, спокойно заснула Бибинур, привалившись к спинке скамьи. И проснулась она, услышав своё имя. Испугалась: «Не смерть ли пришла?» Столько поминала её – и вот она!.. Торопливо потрогала коленки – горячие они, провела пальцами по лицу – живое как будто…

– Бабушка-а Бибинур!

Её же зовут! Приставив ладонь козырьком ко лбу, она посмотрела на окно почты. Высунувшаяся оттуда чуть не по пояс Минлегуль махала ей рукой:

– Иди-ка сюда, бабушка Бибинур!

Ёкнуло, забилось сердце: кто?! Кто из них едет? Телеграмма или письмо? Хатима? Наверно, Сабир! Или Назиб? И как только подумала о младшем, тёплая истома прошла по телу…

Долго преодолевала она расстояние от обелиска до двери почты, очень тяжело шагала. А Минлегуль поджидала её, выйдя на крыльцо.

– Ты точно звала меня?

– Тебя, бабушка Бибинур, заснула, что ли?

– Чего со старой взять…

– Надо бы мне было самой подойти, да работы пропасть. С этим праздником…

– Беды нет, Минлегуль, беды нет.

– Дело вот в чём, Бибинур-эби.

– Не знаю, не знаю, слушаю, – сказала она в замешательстве.

Минлегуль помолчала. И набравшись, наверно, смелости, заговорила решительно:

– У нас у всех души изболелись, глядя на то, как спозаранку ты приходишь и садишься возле почты, Бибинур-эби…

– Э-э, – сказала Бибинур, пытаясь улыбнуться. – Куда идти человеку, если дел у него нет? Я ведь не на почту прихожу, просто сижу в саду. В старину собирались, бывало, в караульном помещении, теперь, слава богу, сад есть, иль сквер, как зовёте…

А сама подумала: «Нет ни письма, ни телеграммы…» И в сердце будто иголки вогнали.

Минлегуль, взглянув в её вдруг потухшие глаза, покачала головой:

– Не просто так приходишь ты, не обманывай, Бибинур-эби!

– Ты уж, Минлегуль, не говори так резко…

Минлегуль насупилась – и голос её был твёрд:

– Ты от детей вестей ждёшь, да? А от них нет ничего. Мы, комсомольцы, написали им письмо: «Ваша мама очень страдает, одиночество – ужасная вещь, почему вы её забыли?»

– Не нужно было, Минлегуль!

– Джихангир-абый велел.

– Джихангир?!

– Да, он. Нынче он хотел тебе новый дом поставить, Бибинур-эби. Он почему-то очень тебя отличал. Изо всех…

У старушки слёзы выкатились из глаз… Она отвернулась, тоскливо проронила:

– Детей бы не надо трогать…

– Они не только тебя, всё село обидели! Как же, не надо!

– Люди обижаются? – Бибинур была поражена. – Правду говоришь?

– Тебя жалеют, поэтому вида не подают…

– А зачем меня жалеть? – нахмурилась Бибинур. – Живу в своём доме, ем свой хлеб, сыта, слава Богу, одета.

– Вот именно сама по себе! – категорично, с непримиримостью возраста своего, резко сказала Минлегуль. – О недостойном поведении твоих детей я в газету написала, в редакцию.

– В редакцию?!

– Написала, что все трое они, выученные тобой, на хороших местах работают, приличные зарплаты у них, а матери за все годы носового платка даже не прислали. Жабы скупые! Наверно, там, где они на должностях своих, не знают, что это за людишки, и, конечно, слыхом не слыхивали, что у матери даже последний самовар отобрали! Наверно, ходят чистенькие, вежливые, о высоких материях рассуждают, о нравственности, других, поди, учат… Ну ничего! Попрыгают, когда фельетон выйдет, ещё попляшут они на горячей сковороде! Таким только так и надо!..

У Бибинур дёргалось веко, невозможно как дёргалось. В ушах появился непонятный шум, голова закружилась…

– Как ты сказала, как? – Она, став совсем маленькой, согнувшись, уселась на крыльцо. – Повтори-ка!

– Говорю, заставим мы их плясать на раскалённой сковороде!

– Не надо было, ты напрасно так сделала, с этой редакцией-то, – ослабев, рук и ног не чуя, тихо проговорила Бибинур.

– Всё правильно! Только что мне позвонили из Казани. Завтра оттуда приедет корреспондент.

– Для чего?

– Фактически он будет писать о Сабантуе в Аксыргаке, а заодно и твоей жизнью поинтересуется.

– Что же я должна делать?

– Ты только будь дома, Бибинур-эби. Только и всего! Давай-ка взгреем этих жадин, этих бессовестных отщепенцев, позорящих наш Аксыргак!

Минлегуль, видимо, очень нравилось быть в