Давайте помолимся! - Аяз Мирсаидович Гилязов

грудь Матери-Земли. О-о, чего там только нет! Высокие, нагоняющие страх заборы сверху кажутся цветочными клумбами, а бараки – разбредшимися по просторам Матушки-Волги кораблями. С левой стороны горизонта выплыла жиденькая серая тучка и, испугавшись лунного света, аромата цветов и тишины, быстро-быстро растаяла.

«От судьбы не уйдёшь», – говорят в народе. Правильная, беспощадно правильная мысль. А судьба – это бесконечная дорога, богато «украшенная» омутами-ямами, крутыми поворотами, высокими скалами, до чьих вершин не долетит ни одна стрела, колючими дебрями, силками-капканами. Кто-то продолжает идти, а кто-то скатывается на обочину. Только собираешься, окрылённый, вырулить на широкую дорогу, как за очередным поворотом утыкаешься носом в скалу. Обыск – одно из неприятных событий, позволяющее одним своими грязными, вонючими руками копаться в тайнах других, тем самым унижая их и оскорбляя. Я, человек светлых намерений, будущий великий писатель, верой и правдой служащий однажды выбранному делу… только что пройдя через эту унизительную процедуру, сильно огорчился, но, призвав все имеющиеся у меня силы добра, обмакнув их в золото, сижу и сижу, пытаясь забыть о печальном событии. Пробивающийся сквозь плотную решётку зубов рыжего чесночный запах, не хуже кулака ударивший мне в лицо, его бесстыжая манера прилюдно рыгать… Меня прежде тоже обыскивали, но сегодняшний обыск, обыск конца лета пятьдесят четвёртого года, сразу переносит меня в карцер Актаса, и рыжий надзиратель видится мне самим дьяволом-иблисом, выславшим меня из рая.

Мучительно пытаюсь вспомнить что-нибудь из географии. Может, это сможет успокоить меня перед дальней дорогой?.. В пятом-шестом классе мы отчаянно спорили возле подвешенной на чёрную доску карты. Одними глазами, мысленно запросто путешествовали с одного материка на другой, частенько заглядывали в те уголки России, где добывали золото и нефть. Месторождения золота помечались на карте наполовину чёрным, наполовину белым кружком, а места, где добывали нефть, – чёрными-пречёрными вышками. Наизусть знали, где залегают золото и нефть! Наши глаза опускаются к южному наконечнику страны – городу Кушка. «Эх, вот бы съездить в эти края!» – мечтательно щёлкаем мы языками. О том, чтобы оказаться где-нибудь за границей, и подумать не могли! Самая дальняя мечта – Кушка!.. На Казахстан, на Караганду с её предместьями мы даже и не смотрели! А если пометить условными значками на карте все зоны, раскиданные по бескрайней степи?! Во сколько раз больше бы их было, чем кружков золота и нефтяных вышек? Считается, что в начале пятидесятых годов в стране было десять-двенадцать миллионов политических заключённых. Хотя майор Столяров увеличивал это количество до пятнадцати, но Наум Песин никогда с ним не соглашался: «Столько не должно быть…» – неизменно возражал он.

Под непрекращающимся потоком цветочных ароматов, под добрым светом свежевымытого ангелами диска полной луны я, невысокий татарский паренёк, согреваю душу какими-то грандиозными мечтами, подаренными самому себе надеждами. От безмолвных бараков к проволочному ограждению едва ощутимо веет тихий ветерок! Ветер признал во мне своего, он ласкает меня сегодня, обнимает, обволакивает шёлковыми нитями, целует в щёки. Кажется, что мир совершенен, его уже ничем не дополнить, в него ничего больше не поместится.

В эту минуту слева от меня, где-то далеко-далеко за высоким забором раздались звуки песни. Я вскочил и встал на цыпочки, весь обратившись в слух. С неба идут эти звуки или с земли? Похоже, поющий находится очень далеко, его голос, прокатившись по степи, натыкается на заборы и слабеет, угасает, слов не разобрать. Когда гром гремит, слов тоже нет, но звук заставляет содрогнуться! Да разве обязательны слова для неба?! Диапазон голоса девушки широкий, красивый, он, словно полновластный хозяин этих израненных земель, течёт и течёт, не обращая внимания на преграды. Выбранная им дорога тоже проходит по ямам и колдобинам вместе с песней? Голос то становится глубже и громче, то почти совсем теряется. Душа моя кричит во всю мощь: «Не останавливайся, не смолкай, не теряйся!» Всевышний, не лишай меня этого удовольствия нынешней ночью, пожалуйста, пусть эта песня станет мне пожеланием доброго пути перед дорогой, умоляю тебя. Смолкает девичий голос и снова начинает звучать, как весеннее половодье, как дружный шёпот ржаных колосьев. Знаю, если бы в этот мир не пришли ароматы цветов и лунный свет, если бы они не окружили меня, украсив собой эту ночную песню, то и песня не оказала бы столь сильного воздействия на меня. Дремавшие на вышках солдаты просыпаются и что-то говорят девушке, их ржавые голоса до меня не долетают, а вот ответы девушки, идущей по низу, за забором, отчётливо слышны. Она смехом и шутками отмахивается от язвительных предложений солдат! Опять приближается ко мне, принимается выплёскивать скопившуюся в молодой груди печаль. Разве могут другие песни прийти на ум, когда идёшь в полнолуние вдоль навевающего ужас тюремного забора? Когда настоянный на аромате фиалок, полный лунного света воздух ещё больше уплотнился и обогатился лирической девичьей песней, я не смог сдержаться, радуясь своему одиночеству, никого не стесняясь, долго плакал взахлёб.

Три раза я плакал за всё время пребывания в неволе, по-настоящему, находя и доставая слёзы из самых глубоких колодцев души. Первый раз это было ещё на Чёрном озере, когда я остался один в камере. Первого мая пятидесятого года. В камеру откуда-то залетела пёстрая бабочка. В одно место села, в другом помахала крыльями, весь день что-то искала под потолком. Потом забилась в угол и умерла… Про второй раз вы знаете, когда смотрели «Мост Ватерлоо», сыновья четырёх тысяч отцов, лёжа в пыли Актаса, рыдали, убиваясь и колошматя кулаками землю. Третий раз, вот сегодня, лунной ночью, в окружении подаренных японскими пленными цветов, в одиночку я орошал притихшую землю.

Милый месяц! Щедрые цветочные клумбы! Загадочное, полное грусти море – песня! Породившая эти волшебные украшения дочь степей! Счастлива ты была или несчастна, но ты прошла и одарила меня охапками радости и надежды. Кто бы ты ни была, моя душа омылась твоим весенним дождиком, всю жизнь я вспоминаю тебя самыми прекрасными словами, в минуты застолья, когда вокруг меня родные и близкие люди, я всегда рассказываю об этой незабываемой ночи. Бог мой, Тэнгри!.. Если бы на земле плодились и кишели только дикари, подобные рыжему надзирателю, ради кого тогда жить, с кем рядом согревать душу?! Коли я стал писателем, то я и перед тобой в долгу, дочь ночной степи! Раз уж я смог, не сломившись, не согнувшись, сохранив стойкость духа, вернуться домой и напоить скопившимся в пиалах души шербетом родной народ – в этом вижу и твою помощь, твоё благородное величие. Это ты меня проводила в большой путь…

За