Гадюка - Биннур Шафак Нигиз

– Верь мне, – прошептала я.

По полу пустой комнаты, в которой мы находились и стоял один лишь черный рояль, бегала маленькая девочка с упрямыми темными волосами, струящимися по плечам. Эфкен не мог ее видеть, но душа этой милой малышки существовала внутри болезненной мелодии. И чем больше музыка заполняла комнату, тем выше росла тихая девочка, унося с собой мои слезы.

– Я никому не верю. – От его четырех слов у меня защемило сердце, но я молчала. – И не поверю, даже если мне представят убедительные доказательства. Потом приходишь ты из мира, существование которого, вероятно, придется доказывать тысячу веков, и где-то в глубине души мне хочется тебе поверить. Эта часть меня изо всех сил цепляется за тебя и верит тебе. – Он замолчал, словно ему было страшно, словно сейчас говорил вовсе не он, а его сердце. – Если бы я верил, что смогу убить тебя, то сделал бы это. Потому что твое присутствие ужасает меня.

Я бесстрашно потерлась щекой о его спину, чувствуя, как напрягаются мышцы. Когда мелодия ворвалась в мою душу, словно прохладная волна, я закрыла глаза и осторожно обняла его за талию. В этот раз он никак не отреагировал на мое прикосновение. Внезапно мне стало так хорошо рядом с ним, словно касаться его было так же естественно, как дышать. Я положила ладони ему на живот, и кончики моих пальцев коснулись друг друга. Я нежно обнимала его, а он просто продолжал размеренно дышать и играть удивительную мелодию.

По танцу теней в лунном свете я поняла, что пошел снег. Снежинки кружились в воздухе, рисуя узоры на наших телах. Обнимая его, я чувствовала, что нахожусь там, где должна быть, с тем, с кем должна быть, в тот момент, когда должна быть.

– Мне одиноко, – сказала я, и Эфкен замер. Даже с закрытыми глазами я ощущала, как тени снежинок играют у меня на лице. – Я всегда чувствовала себя одинокой, хотя мне очень трудно в этом признаться.

Его пальцы на мгновение задержались на клавишах, но он ничего не сказал и продолжил творить мелодию. Как будто его музыка была отголоском моей печали. Я шмыгнула носом, не открывая глаз, и подумала о своем детстве. Воспоминания, в которых я всегда была одна, пронзили меня тысячами острых ножей. Хотя я никогда этого не признавала, я всегда чувствовала себя одинокой. И даже в окружении множества людей. Они собирались вокруг меня, улыбались, обнимались друг с другом, как будто меня вовсе не существовало, и продолжали жить своей жизнью. Сильное одиночество, которое я испытывала до определенного возраста, стало моим единственным верным другом, моим единственным убежищем. Я не была каким-то чудовищем, но, когда кто-то пытался сблизиться со мной, я могла вести себя не менее пугающе. Через некоторое время люди полностью потеряли надежду на сближение со мной и начинали просто игнорировать. По их словам, это я никого не подпускала к себе, но главной причиной, побудившей меня построить стену, стали именно те люди, которые так думали и даже не пытались меня понять.

– Я всегда была одинока, – прошептала я.

– А сейчас ты чувствуешь себя одинокой? – спросил Эфкен, и я замерла, распахнув глаза. Снежинки кружились в ярких лучах луны. Музыка, льющаяся из-под его пальцев, стала гораздо медленнее. Ноты рождались, крепли и умирали на кончиках его пальцев.

Когда я не ответила, он повторил вопрос, но более суровым тоном:

– Сейчас ты чувствуешь себя одинокой?

– Нет, – прошептала я, чувствуя его присутствие всем своим существом.

– Прекрасно. – Я ощутила, как он стиснул челюсть. Ноты рождались на кончиках его пальцев, умирали, не успев окрепнуть, и рождались снова. – А сегодня ночью, в моих объятьях, ты тоже чувствовала себя одинокой?

– Нет, – пробормотала я словно на последнем издыхании.

– Тогда похорони это чувство, – сказал он и убрал крепкие пальцы с клавиш. В этот момент музыка прекратилась, и в комнату ворвалась ночь. Эфкен накрыл своими большими горячими ладонями мои руки, лежавшие у него на животе. – Сейчас ты не самая одинокая женщина в этой вселенной и во множестве других миров.

Я промолчала, но мое сердце не сдержалось. Эфкен медленно повернулся ко мне, не отпуская рук, так что мы оказались лицом к лицу. Снежинки застилали землю. Луна освещала меня слева, а его справа, но со стороны казалось, что лунный свет льется лишь с левой стороны.

Внезапно я почувствовала болезненное притяжение.

Как будто лунный свет обжигал нашу кожу. В глубине его бездонных синих глаз я видела, что он ощущает то же самое. Когда Эфкен поднял одну руку и положил мне на щеку, я посмотрела на него сквозь трепещущие ресницы.

– Твое имя… – прошептала я, и его взгляд стал еще глубже. – Я впервые встречаю имя Эфкен и не знаю, что оно значит. – Я уже собиралась отвести глаза, но он, похоже, догадался, что я пытаюсь отвлечь его. – Что оно значит?

– Разрушение, – ответил он, и я приподняла бровь. Не существовало другого имени, которое бы подходило ему больше.

– Так вот что означает твое имя?

– Да. – Эфкен смотрел мне в глаза, но, казалось, заглядывал в самую суть меня. Обжигающими кончиками пальцев он заправил мои волосы, упавшие на лицо, за ухо. – Сейчас один из тех редких моментов, когда ты меня не раздражаешь, – сказал он, и я не смогла скрыть своего удивления. – Но потом ты снова станешь самой раздражающей женщиной на свете.

– Сейчас я не одинока, – пробормотала я, покачав головой. – Но потом снова стану самой одинокой женщиной на свете.

– Нет. Ты не станешь. – Он посмотрел мне в глаза, словно хотел доказать свою правоту. – Со мной ты не одинока.

– Однажды тебя не будет рядом, – прошептала я, и мое сердце заколотилось так, словно хотело закричать. Мысль о том, что его не будет рядом, казалось, ужаснула мое сердце больше, чем меня. Я знала Эфкена всего три или четыре недели, так как же получилось, что при одной только мысли о расставании с ним у меня внутри образовывалась пустота? Чувства утраты и обреченности сдавили мои внутренности словно гангрена. Душа внутри задрожала. Эфкен долго смотрел на меня, будто чувствовал то же самое, что и я. Мне казалось, что я сейчас начну изливать перед ним свою душу вместе со слезами.

– Однажды, но не сегодня, Медуза, – сказал он, и я снова разглядела часовую и минутную стрелки в его глазах, которые словно заставили время