Петр I - Сергей Эдуардович Цветков

24 июня пытку повторили: царевичу было дано пятнадцать ударов кнутом; на следующий день — еще девять. Алексей признался в том, что в разговорах с духовником высказывал пожелание смерти отцу; не стерпев мучений, он даже оговорил себя, будто просил у цесаря войско, чтобы отнять у отца престол. Однако в этих показаниях следствие уже не нуждалось. Вечером же 24 июня Верховный суд «с сокрушением сердца и слез излиянием» вынес царевичу смертный приговор — за «мало прикладное в свете, богомерзкое, двойное, родителей убивственное намерение, а именно вначале на государя своего, яко отца Отечествия, и по естеству на родителя своего милостивейшего». Судей не смутило, что их приговор был также «мало прикладный в свете»: Алексей был обвинен в двойном покушении на убийство одного лица. Приговор подписали: первым — светлейший князь Меншиков, затем тайный советник князь Яков Долгорукий, канцлер Гаврила Головкин, адмирал Апраксин, граф Мусин-Пушкин, бояре Тихон Стрешнев и Петр Толстой, вице-канцлер Шафиров, генералы Адам Вейде и Петр Бутурлин, князь-кесарь Ромодановский, губернатор Москвы Кирилл Нарышкин, сенаторы и прочие «менее высокие чины». Одна фамилия отсутствовала под приговором — фельдмаршала Шереметева: старик находился в Москве, прикованный к постели болезнью, как полагал Петр — притворной.

Все время, пока шел розыск, Петр был спокоен и не прерывал своих обычных занятий. Вечером в палатах Екатерины доктор Арескин показывал царской чете опыты: вытягивал из-под хрустального колокола, под которым трепетала ласточка, воздух, пока бедная птица не начинала биться в судорогах. «Полно, — останавливал доктора царь, — не отнимай жизни у безвредной твари! Она не разбойник». А Екатерина добавляла: «Верно, дети по ней в гнезде плачут» — и, взяв ласточку в руки, выпускала ее в окно… Растроганный доктор умилялся. Не изъявляет ли сие мягкосердия монаршего даже до животной птички! Кольми же паче имеет его величество сожаление о человеках!

В иное время из Петра ключом било веселье. Тогда он устраивал заседания всепьянейшего собора в доме нового князя-папы Петра Ивановича Бутурлина, избранного вместо умершего в прошлом году Никиты Зотова (до тех пор Бутурлин носил звание архиерея Петербургского в епархии пьяниц и обжор). Заседания проходили в одной из комнат, называемых «Консистория», вся меблировка которой состояла из кресел, узких диванчиков и распиленных пополам бочек, поставленных между креслами и диванами и служащих для отправления естественных нужд. Князь-папа возвышался над пирующими, сидя на троне из груды бочонков, пустых бутылок и стаканов. Перед началом пиршества каждый соборянин подходил к всешутейшему патриарху, который протягивал стакан водки со словами: «Преосвященный отец, раскрой рот, проглоти, что тебе дают, и ты нам скажешь спасибо». Затем всю конклавию обносила водкой «княгиня-игуменья», пьяная старуха Ржевская; каждый в знак благодарности целовал у ней обнаженные груди. Прислужникам поручалось накачивать компанию водкой и вином и побуждать пирующих к сумасбродным выходкам и непристойным дурачествам, а также развязывать языки и вызывать на откровенность. Услышав что-либо интересное, Петр вытаскивал из кармана записную книжку и делал пометки. Время от времени князь-папа, переполнив мочевой пузырь, обдавал вонючей струей парики и одежды сидевших у подножия его трона, чем доставлял остальному обществу громадное удовольствие.

Получив на рассмотрение приговор Верховного суда, Петр не торопился ни утвердить, ни отвергнуть его. Он продолжал допросы Алексея, ходил в Трубецкой раскат и в среду 25 июня, и в четверг 26-го. Утро четверга было солнечное, с тихим ветром; эта благодатная погода не испортилась и днем, несмотря на небольшие тучки, несколько раз набегавшие на безмятежно ясное небо. Вечером разомлевший гарнизонный писарь Петропавловской крепости лениво записал в журнале: «26 июня пополуночи в 8-м часу начали сбираться в гварнизон его величество, светлейший князь, князь Яков Федорович, Таврило Иванович (Головкин. — С. Ц.), Федор Матвеевич (Апраксин. — С. Ц.), Иван Алексеевич (Мусин-Пушкин. — С. Ц.), Тихон Никитич (Стрешнев. — С. Ц.), Петр Андреевич (Толстой. — С. Ц.), Петр Шафиров, генерал Бутурлин; и учинен был застенок, и потом, быв в гварнизоне до 11 часа, разъехались. Того ж числа пополудни в 6-м часу, будучи под караулом в Трубецком раскате, царевич Алексей Петрович преставился».

Царевич не выдержал пыток. Полсотни ударов страшного палаческого кнута могли выбить дух и из более крепкого человека.

По Петербургу поползли недобрые слухи. Резидент австрийского императора Плейер вначале известил венский двор, что царевич умер от апоплексического удара, но во второй депеше опроверг предыдущее сообщение, написав, что узника тайно обезглавили — не то топором, не то мечом — и что в крепость привозили какую-то женщину пришивать убитому голову, чтобы тело можно было выставить для прощания. Голландский резидент де Би настаивал, что царевичу было сделано насильственное кровопускание до полной потери крови. В народе шептались, что наследника не то отравили, не то задушили подушками четверо офицеров во главе с капитаном Румянцевым, а кое-кто влагал окровавленный топор в руки самого царя.

Сам Петр своим поведением как будто спешил оправдать эти слухи. Он не утруждал себя лицемерным изъявлением горя. Смерть сына не помешала ему на другой день, 27 июня, в годовщину полтавской виктории, быть днем на пиру, а вечером на балу. Через день царь спустил на воду фрегат «Лесная», на палубе которого «состоялось великое веселие».

Однако погребение прошло согласно высокому сану покойного. Тело Алексея уложили в богато украшенный гроб, накрыли черным бархатом и парчовым покрывалом и выставили в церкви Святой Троицы для прощания. Правда, на панихиде, которая состоялась 30 июня, никто из присутствовавших, по повелению царя, не надел траура; однако, когда священник произнес слова царя Давида: «Сын мой, Авессалом! Сын мой, сын мой, Авессалом!» — Петр зарыдал. После службы гроб с телом царевича был перенесен в Петропавловскую крепость; Петр и Екатерина сопровождали его с зажженными свечами в руках. Царевича похоронили в новом склепе царской фамилии, рядом с телом Шарлотты.

8 декабря розыск закончился казнью Авраама Лопухина, Якова Игнатьева, Ивана Афанасьева и еще трех близких к царевичу людей. Евфросинья, приобретшая благоволение царя, была выдана замуж за офицера Петербургского гарнизона.

В конце этого черного года на Медном дворе по распоряжению Петра была выбита медаль с изображением расступившихся облаков и горной вершины, озаренной лучами солнца. Сделанная полукругом надпись гласила: «Величество твое всюду ясно».

Часть восьмая. Закат в парадизе

Выведя измену и твердо обеспечив, как ему казалось, свое дело от любых посягательств, Петр с уверенностью смотрел в будущее. 1718 год, разрешивший долгую тяжбу отца с сыном, подал надежду и на окончание непомерно затянувшейся войны со Швецией. Случилось невероятное: заклятый враг царя король Карл вдруг пожелал