Читаем вместе с Толстым. Пушкин. Платон. Гоголь. Тютчев. Ла-Боэти. Монтень. Владимир Соловьев. Достоевский - Виталий Борисович Ремизов

«Пой, богиня, про гнев Ахиллеса, Пелеева сына,

Гнев проклятый, страданий без счета принесший ахейцам,

Много сильных душ героев пославший к Аиду,

Их же самих на съеденье отдавший добычею жадным

Птицам окрестным и псам»

(перевод В. Вересаева).

Монтень посвятил проблеме гнева специальную главу и закончил ее весьма необычным пассажем:

«В заключение еще несколько слов. Аристотель утверждает, что иногда гнев служит оружием для добродетели и доблести. Это правдоподобно; но все же те, кто с этим не согласны, остроумно указывают, что это — необычное оружие: ведь обычно оружием владеем мы, а этот род оружия сам владеет нами; не наша рука направляет его, а оно направляет нашу руку, не мы держим его, а оно нас» (1876, 3, 188 / Кн. 1, 640).

Толстой отчеркнул этот фрагмент текста, понимая изысканность издевки Монтеня над Аристотелем. Обоими мыслителями гнев всегда воспринимался как фактор зла, необузданности и глупости. Они не искали мотивов, оправдывающих гнев (он повелевает нами, а не мы им), потому и сошлись в иронии относительно «утверждения» Аристотеля.

Монтень был убежден, что «ни одна страсть не помрачает в такой мере ясность суждения, как гнев» (Кн. 1, 635), «гнев — это страсть, которая любуется и упивается собой» (Кн. 1, 637), а «судья, вынесший обвиняемому приговор в припадке гнева, сам заслуживает смертного приговора» (Кн. 1, 634).

«Почему же в таком случае, — спрашивал современника автор „Опытов“, — отцам и школьным учителям сечь разрешается и наказывать детей, когда они обуреваемы гневом? Ведь это не обучение, а месть» (Кн. 1, 634–635).

В пафосе раздумий Монтеня о гневе Толстой выделил особо две мысли, отчеркнув их на полях страниц «Опытов».

Первая — содержала призыв к человеку при решении проблем наказания руководствоваться не гневом, сиюминутными страстями, а, сдержав их, успокоившись, решить все проблемы по разуму:

«Мы сами, желая быть на высоте, никогда не должны были бы давать волю рукам по отношению к нашим слугам, пока мы обуреваемы гневом. До тех пор, пока пульс наш бьется учащенно и мы охвачены волнением, отложим решение вопроса; когда мы успокоимся и остынем, вещи предстанут нам в ином свете, а сейчас нами владеет страсть, это она подсказывает нам решение, а не наш ум. Рассматриваемый сквозь призму этой страсти проступок приобретает увеличенные размеры, подобно очертаниям предметов, скрытых туманом. Голодный набрасывается на мясо, но желающий применить наказание не должен испытывать ни голода, ни жажды» (1876, 3, 178 / Кн. 1, 635).

Вторая, напротив, указывала на необходимость сиюминутного проявления страсти:

«Пытаясь скрыть гнев, его загоняют внутрь; это напоминает мне следующий случай: однажды Диоген крикнул Демосфену, который, опасаясь, как бы его не заметили в кабачке, поспешил забиться в глубь помещения: „Чем больше ты пятишься назад, тем глубже влезаешь в кабачок“.

Я рекомендую лучше даже некстати влепить оплеуху своему слуге, чем корчить из себя мудреца, поражающего своей выдержкой; я предпочитаю обнаруживать свои страсти, чем скрывать их в ущерб самому себе: проявившись, они рассеиваются и улетучиваются, и лучше, чтобы жало их вышло наружу, чем отравляло нас изнутри» (3, 185 / Кн. 1, 638).

Думается, что Толстому как художнику-реалисту эта мысль была вполне понятна: не накапливать ненависть и зло в себе, а выплеснуть его сразу в более легкой форме. Но как христианин он в поздний период жизни ближе был к заповеди «ударили по щеке — подставь другую».

Примечательны и еще два отчеркивания, сделанные Толстым.

Одно из них указывает не только на его внимательное чтение «Опытов», но и на определенную симпатию к обозначенной Монтенем ситуации:

«Если в Спарте какому-нибудь человеку, известному распутным образом жизни, приходило в голову подать народу полезный совет, эфоры приказывали ему молчать и просили какого-нибудь почтенного человека приписать себе эту мысль и предложить ее» (1876, 3, 180 / Кн. 1, 636).

Другое — свидетельствует о совпадении точек зрения двух мыслителей на оправдательные мотивы гнева и жестокости в воспоминаниях военного человека:

«Столь дорогой ценой я не хотел бы обрести даже мудрость. Говоря об этом военном, я обращаю внимание не на то, что он делает, а на то, каких усилий ему стоит не отступать еще похуже» (1876, 3, 185 / 638).

У Толстого в «Пути жизни» XI глава, целиком посвященная проблеме гнева, включив в себя 7 довольно больших разделов, предстала как составная часть системного христианского мышления писателя. В отличие от Монтеня, Толстой не стал задерживать внимание читателей на примерах проявления гнева, а предложил им подумать над причинами происхождения дьявольской страсти и над тем, как преодолеть ее. Сами названия глав указывали на важность разумного поведения человека в ситуации, вызываемой гневом, и на источник сил, необходимых, чтобы победить страсть. Истоки этой победы Толстой видел в божественной природе души человека.

«…осуждая человека, не забывай того, что в нем дух Божий» (45, 163)

* * *

«Если ты рассердился на человека, то это значит, что ты жил не божеской, а телесной жизнью. Если бы ты жил божеской жизнью, никто бы не мог обидеть тебя, потому что Бога нельзя обидеть, и Бог, тот Бог, который в тебе, не может сердиться» (45, 166).

* * *

«Для того чтобы хорошо жить с людьми, надо, когда сходишься с ними, помнить, что важно не то, что мне нужно, и не то, что нужно тому, с кем я сошелся, а то, что от нас обоих нужно тому Богу, который живет в нас обоих.

Только вспомни про это, когда поднимется недоброе чувство к человеку, и тотчас освободишься от него» (45, 166).

Толстой был убежден, что, если в человеке умирает Бог, его место занимают темные силы, и тогда ненависть правит человеком, а со временем ненависть овладевает и всем миром, открывая дорогу гневу.

«Страшны не грабежи и убийства, а страшны чувства тех людей, которые ненавидят друг друга, страшна ненависть людей» (45, 164).

* * *

«Буддисты говорят, что всякий грех от глупости. Это справедливо обо всех грехах, особенно же о недоброжелательстве» (45, 164).

В главе о гневе Толстой, цитируя швейцарского писателя и мыслителя Анри Амиеля, обозначил путь движения человека от греха недоброжелательства к духовному преображению: