Воспоминания провинциального адвоката - Лев Филиппович Волькенштейн

Адвокатская молитва: «Господи, помути народ, накорми своих воевод»[480].

Александр Михайлович Поляк

В Таганроге проживал Поляк Александр Михайлович, домовладелец, имевший склад аптекарских товаров, человек с хорошими средствами, провизор по образованию. Говорили, что скупенек, почему стремится из экономии обходиться без чужой помощи в своих делах. Он получал заграничные товары и не обращался к специалисту-экспедитору для «очистки пошлины», а сам ходил в таможню и делал нужное.

В одно из посещений таможни Поляк повздорил с таможенным чиновником по поводу исчисления пошлины, вспылил и сказал:

— С таким дураком разговаривать не хочу, поищу поумнее.

Обиженный принес жалобу за оскорбление при исполнении обязанностей службы, и Поляк был предан суду окружного суда (без присяжных заседателей). Поляка вызывал судебный следователь для допроса, он получил обвинительный акт, но к защитнику не обращался. Сам выработал план защиты — взаимность обид — и успокоился. Рассказал он о предстоящем деле своему другу, который советовал пригласить защитника, не пожалеть уплатить небольшое вознаграждение и не подвергаться случайностям в суде. Поляк внял совету и пригласил известного в Таганроге защитника Н. К. Попова, своего хорошего знакомого по клубу. По словам Поляка, Попов счел дело чепухой, определил гонорар в 100 рублей, но согласился получить только 50 рублей.

Должен пояснить, что статья об оскорблении чиновника карает тюремным заключением до трех месяцев, но виновный может быть подвергнут штрафу, если он совершил проступок по невежеству или в пьяном виде.

Дело слушалось. По мнению Поляка, Попов совершенно был бесполезен и он сам привел бы те же доводы. Суд определил штраф в 75 рублей, признав, очевидно, Поляка невежей или пьяницей. Снизошел! Чиновник был тоже груб. Тут история, так сказать, раздваивается. По словам Попова, Поляк просил подать отзыв в палату. Поляк утверждал, что Попов будто был несколько сконфужен и сам предложил принести жалобу, сказав:

— Во всяком случае, палата если не оправдает, то уменьшит штраф, который заплатите года через два.

Попов составил отзыв, Поляк подписал, и Попов подал. Когда товарищ прокурора узнал, что Поляк принес жалобу, то счел своею обязанностью подать протест, доказывая, что суд не имел основания признать провизора, первой гильдии купца невежественным или пьяницей, почему просит применить наказание по шестой части и подвергнуть Поляка тюремному заключению. Ясно, что был сделан промах, ибо надо было подать отзыв в расчете, что товарищ прокурора не подаст протеста. В таких случаях пользуются правом, согласно Уставу уголовного судопроизводства, подать жалобу по уголовному делу в день срока по почте[481], для чего иногда сдают на почту в другом, дальнем городе, чтобы обмануть бдительность прокурора или жалобщика, который пропустит срок.

По делу Поляка товарищ прокурора, говорят, сказал:

— Я бы не подал протеста, если бы Поляк удовлетворился приговором, ибо в палате могли обратить внимание «на небрежность с моей стороны».

Когда Попов узнал о протесте прокурора, то всполошился и рекомендовал Поляку пригласить в Харьков защитника, так как протест основательный. Объяснение закончилось обменом «кислыми словами».

Произошло это в 1883 или 1884 году, когда я был юным помощником. Поляк по чьей-то рекомендации обратился ко мне. Познакомившись с делом, я невольно высказал удивление, как можно было не примириться с 75 рублями штрафа. На предложение Поляка поехать в Харьков ответил отказом, мотивировав отсутствием авторитета в палате, причем нет смысла тратить деньги на проезд и потерять три дня, за которые я должен получить вознаграждение. Поэтому лучше всего самому поехать в Харьков и обратиться к солидному адвокату. Назвал ему Стойкина и Клопова, других не знал.

— Вот что наделал мне господин Попов, — сказал, прощаясь, Поляк.

Дальнейшие события, как стало известно, разыгрались для Поляка печально.

Стойкин, мужчинище важный, прежде всего строго сказал:

— Какого дьявола поперли в палату из-за семидесяти пяти рублей? Из принципа, что чиновников надо ругать? Вы вызвали товарища прокурора жаловаться. Пожалуйте за выход 200 рублей и уповайте на Бога.

Уплатил, со скрежетом зубовным занес расход в книжечку и пожелал Попову 200 болячек.

Палата отменила приговор суда и ахнула Поляка на полтора месяца в тюрьму. Стойкин нашел слабоватый кассационный повод и принес кассацию в Сенат, предварив Поляка, что повод есть, но хорошо было бы поддержать в Сенате жалобу, почему рекомендует обратиться к кому-либо в Петербург, ибо «отсюда» не стоит ехать.

Попер Поляк в Питер — не сесть же в тюрьму! Ведь это происходило в начале [18]80-х годов, когда тюрьма была позор и страшилище. Теперь мы привыкли.

В Петербурге Поляк обратился к Миронову. Опять выслушал порицание за жалобу и — пожалуйте 300 рублей за выход. Дал и, надо полагать, плакал.

Сенат отменил приговор палаты и передал дело на рассмотрение палаты в другом составе. Увы, пришлось в Харькове опять пойти к Стойкину, который сказался больным, и Поляк пошел к Клопову. По словам Поляка, Клопов, познакомившись со злоключениями Поляка, просто плюнул и нехорошо выругался, предупредив, что ничего хорошего не ожидает, ибо палата исправит допущенное нарушение.

— Быть может, вы алкоголик и можете доказать, что действовали в таможне в период запоя?

— Нет, — вздохнул Поляк, — не пью.

— Пожалуйте сто пятьдесят рублей, так как вы изрядно порасходовали, — сказал Клопов.

Уплатил.

Палата постановила: тюрьма на полтора месяца. Поводов для жалобы нет, и приговор вошел в законную силу.

Отбывать тюремное заключение в Таганроге было немыслимо. Полицейский чиновник указал Поляку на возможность отбыть наказание в другом городе, но не знал, как это можно осуществить, почему Поляк вновь явился ко мне, рассказал со всеми подробностями все происшествие и просил дать совет, как отбыть наказание в другом городе. Я ему объяснил, что это очень легко осуществить, но опасно избрать Ростов, ибо могут перевести в Таганрог, а лучше всего поехать в Харьков и оттуда подать прошение прокурору о своем жительстве и желании отбыть там наказание. Но чтобы прокурор не задержал распоряжение, я предложил Поляку присмотреть, когда прошение поступит от него. Поляка было жаль. Он даже осунулся. Я пробовал уговорить его отбыть наказание в Таганроге, но он нашел это совершенно невозможным.

— Помилуйте! Я состою членом попечительства тюрьмы. А моя семья? А газета? А враги? А притворные друзья с соболезнованием? Сейчас никто ничего не знает. Скажу, что еду сделать себе операцию, и отсижу. Хорошо меня угостил Попов, до смерти не забуду.

Помог ему перевести отбытие наказания в Харьков. Отсидел Поляк. Бывал в Таганроге, встречал его редко. Происшедшая история никого не интересовала. Знали об этом Попов и я.

Проходили годы, много лет. Мне пришлось слышать, что Поляк избегает всячески