За мной, читатель! Роман о Михаиле Булгакове - Александр Юрьевич Сегень

у дождика, у бульдожика. Еще бы в ОГПУ обратился с запросом! Прошляпил любимую, к лучшему другу ушла. Да и понятное дело, с таким уродом жить, который только и орал, что всех надо к стенке. Обличительных статеек написал больше, чем стишат. Про меня: «Булгаковщина – это лицо классового врага, которое надо стереть ежовыми рукавицами». А в итоге его самого этими ежовыми рукавицами стерли.

– Ну что, ставим Киршона? – спросила медсестра Ирина Петровна, уже привыкшая к булгаковской игре в пиявки.

– Ставим, ставим, – решительно ответил пациент. – И вот ведь ирония судьбы: Володька Киршон первым ставил свою пиявочную подпись под коллективными воззваниями беспощадно расстреливать врагов народа. Влез в дружбу к Ягоде, в гостях у него бывал постоянно. И на том погорел. Когда Ягоду скинули, взялись щипать всех его прихлебателей. И бедного Володю за шкирку.

– Помнится, тебя тогда приглашали на собрание: «Давай, Миша, отыграйся на мерзавце!» А ты не пошел. Сказал: «Я тогда буду таким же, как он». Разве можно не любить такого человека, как ты!

Ирина Петровна, поставив пиявку Киршона, не спешила со следующей, ей интересно было послушать.

– А дача в Переделкине! – припомнил Михаил Афанасьевич. – Кто получил самую первую? Киршончик. И дачка проклятой оказалась. Сначала арестовали и расстреляли за связь с Ягодой самого Володю. Там и арестовали, в Переделкине. Как говорится, не рой другому яму. Дачу отдали Зазубрину. Не успел бедняга в ней освоиться, его опять-таки там же, на ней, арестовали и вскоре расстреляли. Отдали дачку Бабелю. Только вселился, зажил, его тоже на переделкинской даче арестовали. Сидит теперь. Неизвестно, может, тоже уже расстрелян.

Карандаши и вазочка М. А. Булгакова

[Музей МХАТ]

– Как хорошо, Миша, что тебе так и не дали дачу в этом проклятом Переделкине, – сказала Елена Сергеевна.

– Следующего Зазубрина ставим или Бабеля? – уточнила медсестра.

– Нет, эти не призывали расстрелять Мишку Булгакова, – возразил пациент. – Следующая пиявка – Билль-Белоцерковский.

– Вот оно как!

– Известная гадина. Первая пьеса у него называлась «Бифштекс с кровью». Он и каждого человека воспринимает как бифштекс с кровью.

– Не расстрелян еще?

– Жив, гнида. Смешной. Написал пьесу «Шторм», следующую – «Штиль». Одна у него пьеса «Луна слева», другая – «Луна справа».

– Да ладно тебе, Миша, – засмеялась Елена Сергеевна. – Нет у него «Луны справа».

– Надо ему написать анонимное письмо: «Просим, чтобы была “Луна справа”», – проявил свое остроумие Тюпа. Он во всем пытался быть похожим на отчима, учился у Михаила Афанасьевича и шутить.

– О, сегодня же напишем! – поддержал пасынка Потап. – Этот Билль забросал Сталина письмами с требованием меня уничтожить. Из-за него и «Бег» мой запретили. Ставьте, голубушка, его на левый висок. Ишь ты, ишь ты, как присасывается!

– Так, следующий кто? – спросила медсестра, оставив Билль-Белоцерковского висеть у Булгакова на левом виске.

– Пожалуй, Всеволод Вишневский, – сказал пациент. – Тот еще пижон. Даже женился на девушке по фамилии Вишневецкая, чтоб красивенько было. И она стала Вишневская-Вишневецкая. Ей бы еще за Остапа Вишню выскочить, и будет Вишня-Вишневская-Вишневецкая. Художница. А муженек ее, как только узнает, что кто-то где-то хочет мою пьесу ставить, тут же по всем инстанциям письма строчит, в газетки – статеечки: «Ату! Не пускать белогвардейскую сволочь!» Не один раз таким образом меня срезал.

– О! – поднял вверх указательный палец Сережа. – А давайте напишем разоблачительную статью, что у Билль-Белоцерковского настоящая фамилия Белогвардейский.

– Нет, ничего разоблачительного Михаил Булгаков в жизни своей ни разу не написал, и тебе, милый мой Тюпа, завещаю поступать так же, – строго ответил Михаил Афанасьевич.

– Кого за левое ухо ставим? – спросила медсестра.

– А давайте Булыгу, – весело предложил пациент.

– Это еще кто? – засмеялся Сережа.

– Это партийный псевдоним Фадеева, – пояснила Елена Сергеевна.

– А, который главный в Союзе писателей, – проявил свои познания ученик седьмого класса.

– Вообще-то фактически Союзом писателей руководит генеральный секретарь Ставский, – уточнил Булгаков. – Но Фадеев председатель правления и тоже, можно сказать, руководитель этой организации. Справедливости ради, надо сказать, что пять лет назад он лично пригласил меня стать членом Союза писателей и ходатайствовал за меня, когда свора его соратников накинулась: «Не пущать!» Но когда он руководил РАППом и чаще всего бумаги подписывал псевдонимом Булыга, много булгаковской кровушки попил сей субъект. Его «Разгром» вышел сразу же после моей «Белой гвардии», и он похвалялся, что своим «Разгромом» разгромил булгаковскую «Белую гвардию». Вообще в двадцатые годы он нехорошо себя вел. Ты, Сережа, конечно же, изучал в школе, как Фаддей Булгарин доносил на Пушкина и многих других писателей.

– Конечно, – отозвался пасынок. – Еще эпиграмму Пушкин сочинил, назвал его Фигляриным.

– Булгарин был человек со множеством оттенков. Мы должны быть ему благодарны, что он спас от уничтожения «Горе от ума». И во время войны с Наполеоном много пользы принес своими познаниями. Он ведь до того сам служил в наполеоновской армии.

– Я не знала, – удивилась медсестра, готовя следующую пиявку.

– Сначала он был либерал, даже на Сенатской площади кричал: «Конституцию!» А потом испугался и заделался реакционером, всюду вынюхивал крамолу. Даже была такая еще эпиграмма: «Когда Булгарин розу нюхать станет, бедняжка роза тотчас же увянет». Вот и Фадеев в двадцатые годы такой же был вынюхиватель. Я тогда про него пушкинскую эпиграмму переделал: «Ты не поляк и не татарин, не из хохлов иль иудеев, когда-то был Фаддей Булгарин, теперь у нас злодей Фадеев».

– Забавная игра слов, – подметила Елена Сергеевна. – Фаддей Булгарин – Фадеев и Булгаков.

– Сейчас он гораздо лучше стал, но за то, как он вел себя в двадцатые годы, приговариваю его стать пиявкой, – завершил Михаил Афанасьевич краткое примечание к образу председателя правления Союза писателей СССР. – Вперед, Булыга, соси мою кровь!

Следующими за Фадеевым, уже на загривок, пошли мелкие пакостники Горенбург и Белобородов, возглавлявшие художественно-политический совет в Большом драмтеатре. Булгакова они на дух не переносили, как, впрочем, и многих других.

– Тогдашний главреж Костя Тверской за меня бился, так они в итоге сдали его с потрохами сначала Ягоде, и его выселили в Саратов, а потом накатали донос Ежову, и бедного Костю расстреляли. Когда назначили главрежем Алешу Дикого, они ему сказали: «Тверского съели и тебя съедим!» И съели. Где он сейчас? Говорят, в лагере на Урале. Теперь там главреж Бабочкин.

– Ну, этого им не съесть, – сказала Елена Сергеевна. – «Чапаев» – любимейший фильм Сталина.

Тут зазвонил телефон, она отправилась брать трубку и вскоре вернулась, закрывая смеющийся рот ладошкой:

– Вы не поверите, кто звонит!

– Неужели… – вскочил Булгаков, и пиявки, торчащие у него из висков, за ушами и на загривке, всколыхнулись