Воспоминания. От службы России к беспощадной войне с бывшим отечеством – две стороны судьбы генерала императорской армии, ставшего фельдмаршалом и президентом Финляндии - Карл Густав Эмиль Маннергейм

полностью осознаем, что даже физически не способны выдержать эту войну дальше. Генеральное наступление русских в июне лишило меня всех резервов. Мы не можем больше позволить себе такого кровопролития, не подвергая постоянно опасности дальнейшее существование всего небольшого народа Финляндии.

Я хотел бы особо подчеркнуть, что, даже если судьба и не подарит успеха вашему оружию, Германия все равно выживет. Финляндии никто такой гарантии не даст. Если всего 4-миллионный народ будет побежден силой оружия, то не может быть никаких сомнений, что он будет изгнан или уничтожен. Я не могу подвергать мой народ такой угрозе.

Хотя я вряд ли могу надеяться, что Вы примете мои соображения и доводы, но хочу послать вам эти строки до момента принятия окончательного решения.

Наши дороги, вероятно, скоро разойдутся, но память о наших немецких братьях по оружию в нашей стране будет жить. Ведь в Финляндии немцы были не представителями чужеземного ига, а помощниками и именно братьями по оружию. Но и в таком виде положение чужеземцев трудное и требует многого. Могу засвидетельствовать, что за все последние годы не случилось ничего, что дало бы нам повод смотреть на немецкие войска как на чуждых пришельцев и угнетателей. Уверен, отношение немецкой армии, находящейся в Северной Финляндии, к населению и официальным органам страны, пожалуй, войдет в нашу историю как исключительный пример корректности и сердечности отношений в такой обстановке.

Считаю своим долгом вывести мой народ из войны. По своей воле я никогда не мог бы и не хотел бы повернуть оружие, которое было нам передано в таком обилии, против немцев. Надеюсь, Вы, хотя и не одобрите этого моего послания, все же попытаетесь, как и я и все финны, прийти к окончательному уяснению существовавших до сих пор между нами отношений, всеми способами избегая их ненужного обострения».

После принятия парламентом предложения правительства о начале этих переговоров в Хельсинки и в Ставке требовались действовать быстро, поскольку до того, как немцы должны были покинуть страну, оставалось всего две недели.

Генерал Дитль, молодой и доблестный командующий немецкими войсками, погиб месяцем ранее в авиакатастрофе.

Его преемник, генерал Рендулич, был другого типа, вежливым и корректным, но явно жестким и трудно идущим на сближение. Как раз перед вручением ноты немецкому посланнику генерал Рендулич посетил меня в Хельсинки. Он заявил, что не может не выразить мне озабоченности тем поворотом, который приняли события. За то короткое время командования в Лапландии он убедился, что финны – стойкие бойцы, а храбрость немцев отрицать невозможно, и при необходимости они в ведении войны могли быть беспощадными. Вооруженное столкновение финнов и немцев, без сомнения, перерастет в жестокую и кровавую войну.

Несмотря на этот угрожающий намек, мы расстались, по обычаю, вежливо. Донесения о возводимых немцами в Лапландии значительных укреплениях явно показывали, что они уже давно поняли, куда дует ветер.

Лично я не опасался, что неизбежное изменение наших отношений с Германией приведет к кризису в вооруженных силах или среди гражданского населения. За последние годы финский народ научился мыслить реалистично. Собственный опыт заставил финский народ осознать, что наша страна тоже стала пешкой в политике великих держав, и ни одна великая держава не остановится перед тем, чтобы использовать маленькую страну для продвижения собственных целей. Лучшим доказательством было изменение отношения Германии. Сначала немцы были готовы принести нас в жертву на заклание своему русскому союзнику, потом, преследуя собственные интересы, поддерживали нас в период между войнами в 1940—1941 годах. В силу обстоятельств эта поддержка превратилась в братство по оружию. Хотя мы и в этом качестве отказывались от ведения операций, которые были не в интересах Финляндии, и боролись только во имя своих собственных целей, все же отношения между обеими армиями оставались корректными. Кроме того, общая борьба против Советского Союза уменьшила то горькое чувство, которое было вызвано позицией Германии перед Зимней войной и во время ее. Шаг, на который нам приходилось идти, был болезненным, но ничего другого нам не оставалось.

Учитывая, что 20-я альпийская армия состояла не менее чем из 9 дивизий, а еще специальных войск, в общей сложности 200 000 человек с огромными материальными ресурсами, станет ясно, что по чисто техническим причинам ее эвакуация менее чем за две недели невозможна. Самая южная группа в составе 3 дивизий в секторе Ухтуа—Киестинки находилась в 125 милях от ближайшей железной дороги и на таком же расстоянии от портов в Ботническом заливе. Дорожное сообщение с Норвегией было сравнительно хорошим, но от Рованиеми через Ивало и от Торнио через Муонио расстояние до норвежской границы составляло около 250 миль, а осенние дожди вскоре превратили дороги в месиво. Я также не был уверен, что генерал Рендулич и его начальство хотели облегчить нам задачу, отведя свои войска в согласованный срок.

3 сентября я отдал приказ о передислокации 6-й дивизии с Карельского перешейка в Каяни, а 15-й бригады – к югу от Оулу. Ситуация в целом была запутанной и опасной. Нам пришлось ослабить нашу оборону против русских и направить войска на север, несмотря на отсутствие перемирия.

Прежде чем наши контакты с немцами будут окончательно разорваны, я хотел попытаться ускорить отход немецких войск и по возможности предотвратить военные осложнения. Поэтому 5 сентября послал за генералом Эрфуртом, на чье мнение полагался, и попросил его попытаться убедить генерала Рендулича произвести отступление как можно быстрее. Я заверил его, что мы со своей стороны сделаем все возможное для облегчения немцам транспортировки. Генерал сообщил мне, что он этим же утром связался с генералом Рендуличем и последний уже начал отступление. Это была превосходная новость. Если немцы быстро эвакуируются из страны, пожертвовав частью своих запасов, то, возможно, удастся избежать ужасов новой войны. К сожалению, этого не произошло.

Главой делегации на переговорах о мире назначили премьер-министра Хакцелля. Кроме него, были генералы Вальден, Гейнрихс и О. Энкель. Хотя я употребил слово «мир», но на самом деле мы не знали, будут переговоры о мире, или перемирии, или о том и другом. Чтобы избежать дальнейшего кровопролития и облегчить переговоры, я через Стокгольм предложил генералиссимусу Сталину в выбранные им день и час прекратить военные действия.

Ночью 4 сентября, которую я провел в своей квартире близ Миккели, начальнику Генерального штаба позвонил министр иностранных дел Энкель и заявил, что Сталин согласен на мое предложение. Если русская миссия в Стокгольме получит утвердительный ответ до 2 часов ночи, русские прекратят военные действия в 7 часов утра. Прежде чем генерал Гейнрихс разбудил меня, он постарался