Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства, 1914—1920 гг. В 2-х кн.— Кн. 2. - Георгий Николаевич Михайловский

class="p1">Расчёт старых чиновников дипломатического ведомства, возглавляемых Гирсом, был построен на знании личных качеств Струве. Они полагали, что он как непрофессиональный дипломат при столь критическом положении Врангеля побоится пойти на конфликт с русским дипломатическим представительством за границей. Этот расчёт оказался правильным. Струве не пожелал ссориться с Гирсом и согласился на все его условия. Это согласие диктовалось в тот момент необходимостью безболезненного перехода всего дипломатического аппарата в руки врангелевского правительства. В самом деле, Сазонов не признал своей отставки, и назначение Баратова министром иностранных дел в последний момент деникинской эпопеи имело значение лишь для того клочка земли на юге России, который был под властью Деникина. Нечто подобное могло бы разыграться и здесь. Правда, я отметил, что a la longue[54] такое сопротивление стало бы невозможным.

Но если Струве в первый момент своего приезда поступил благоразумно, стараясь даже ценой фактического ограничения своей власти расположить к себе старших чинов дипломатического ведомства, то потом его положение настолько окрепло, что он мог бы смело разорвать «кондиции» и отодвинуть Гирса на задний план, в особенности после признания Врангеля французским правительством. Если Струве этого не сделал, то по следующим двум соображениям. Первое — это стремление «беречь дипломатическое ведомство» (как некогда говорили, что надо «беречь Государственную думу»). Второе — внутренняя психологическая неуверенность в торжестве врангелевского дела, несмотря на шумную и, быть может, даже чрезмерную афишируемую газетную кампанию, в которой провозглашалось обратное. Доказательства, подтверждающие мою мысль, будут представлены мною в своём месте, когда я буду говорить о константинопольском посольстве.

В своих записках о периоде Временного правительства я писал, что Струве широко пользовался своими правами директора Экономического департамента, довольно радикально изменив его личный состав. Теперь по сравнению с тем временем он держался неизмеримо скромнее. В качестве министра иностранных дел Врангеля он оказался менее страшен для дипломатического ведомства, чем в качестве директора департамента при Временном правительстве! А между тем, как я указывал, Сазонов вёл себя прямо вызывающе по отношению к Деникину перед его падением. У нас в посольстве говорили, что вся затея с будущим заместительством Гирса была выдумкой Сазонова, который ожидал быстрого краха Врангеля. Тогда, будто бы по секретной договорённости Сазонова с Гирсом, последний должен был снова призвать его в качестве наиболее авторитетного из русских дипломатов для возглавления дипломатического представительства за границей, лишённого опорных пунктов на территории России.

Как бы то ни было, дипломатическое ведомство не поддавалось иллюзиям касательно успеха предприятия Врангеля и потихоньку, но настойчиво принимало меры к тому, чтобы в момент нового крушения не погибнуть вместе с остатками его правительства. Прежний скептицизм перешёл в стремление как-то застраховать себя на будущее. По образному выражению Нольде, дипломатическое ведомство после краха Врангеля, о котором говорили уже при вступлении его в главное командование, должно было уподобиться бунзеновской горелке с тихим пламенем, чтобы в нужный момент снова загореться полным огнём. Но как бы хорошо всё ни было задумано, твёрдость или же коварство Струве могли всё испортить. Струве ни тогда, ни позже не проявил ни того, ни другого качества, и все были чрезвычайно довольны.

Один только князь Л.В. Урусов мрачно ходил по апартаментам посольства и говорил, что не доверяет «коллективному талейранству» Струве и К°, которые всех хотят надуть — и поляков, и большевиков, и дипломатическое ведомство, и даже самого Врангеля, ибо тот-де никогда бы не согласился на такое ограничение власти своего министра. По мнению Урусова, Струве должен был бы позвать новых людей из того же дипломатического ведомства (читай: прежде всего самого Урусова!) и открыть новую эру международной политики, начав борьбу с большевиками не на жизнь, а на смерть. При создавшемся положении М.Н. Гирс сумеет парализовать всякую попытку проводить новую политику.

Так состоялось вступление в должность Струве, занявшего место Сазонова. Струве мог бы сказать про себя, подобно Пирру[55]: «Ещё одна такая победа — и я останусь без ведомства». Как в Спарте было два базилевса[56], так и у дипломатического ведомства оказалось два министра иностранных дел — П.Б. Струве и М.Н. Гирс, из них второй был намечен на роль постоянного под видом старшины русского дипломатического корпуса за границей.

Попытки возобновить Политическое совещание

Нельзя не отметить, что попытки ещё больше ограничить власть Струве были предприняты и со стороны некоторых парижских кругов. Как будто случайно вместе с П.П. Гронским, который пришёл побеседовать со Струве по поводу нашей делегации и был им принят, появился в посольстве ближайший сотрудник князя Г.Е. Львова В.В. Вырубов. Он взял нас троих — Гронского, Савицкого и меня — с собой в автомобиль и повёз завтракать в какой-то необыкновенно роскошный ресторан, убеждая главным образом Савицкого (дабы воздействовать через него на Струве) в том, что необходимо возобновить пятичленное Политическое совещание в Париже. Это учреждение дало бы возможность Врангелю собрать необходимые общественные силы в Париже и создать хотя бы видимость поддержки его со стороны главных русских общественных течений. По мнению Вырубова, членами совещания должны были стать Львов, Гирс, Маклаков, Авксентьев и Милюков. Тогда это была бы коалиция и Врангель освободился бы от «одиозности правизны».

В данном случае любопытно то, что, с одной стороны, Вырубов был членом кадетской парижской группы, возглавляемой Милюковым, с другой — другом Львова и, наконец, он же был гимназическим товарищем Авксентьева, которого усиленно пропагандировал. В то же время он не только был лично знаком, но был на ты и находился в самых приятельских отношениях с Врангелем, с которым служил в своё время в конном полку. Благодаря всем этим личным связям В.В. Вырубов мог в тот момент объединить вокруг Врангеля общественных русских деятелей в Париже.

Не знаю, в какой мере Вырубов был уполномочен на такое зондирование почвы со стороны своих друзей, в особенности Львова и Авксентьева, но в этот, в сущности, первый день министерствования Струве в Париже он горячо убеждал Савицкого повлиять на своего начальника в нужном направлении. Тот обещал ввести Струве в курс этих предположений, но предупредил, что в Севастополе едва ли согласятся на такого рода коалицию. На это Вырубов возразил, что он прекрасно знает Врангеля и всё зависит от того, как ему это Политическое совещание преподнести. Он, Вырубов, брался написать соответствующее письмо или даже составить телеграмму.

Вырубов весьма резко отозвался о дипломатическом ведомстве, о тех его остатках, которые ютились в посольстве. Он утверждал, что в русской колонии в Париже на штат Гирса и Маклакова смотрят как на совершенно прогнившие пережитки прошлого, которые