Мода и границы человеческого. Зооморфизм как топос модной образности в XIX–XXI веках - Ксения Гусарова

к окраске мелких перьев. Способы окраски пера и используемые красители фактически ставили его в один ряд с текстильными материалами, в первую очередь, с наиболее дорогими тканями: «Что касается красок, пригодных для окраски перьев, то здесь надо сказать, что употребляются все краски, которые идут для окраски шелка. <…> Помимо анилиновых можно пользоваться еще и древесными красками, однако теперь они применимы лишь для получения черной окраски» (Лейхман 1904: 8–9). Анилиновые красители позволяли получать широчайший спектр оттенков, весьма далеких от естественных цветов птичьего оперения. Это дополнительно затрудняло узнавание, в особенности мелких перьев, которые в результате обработки и монтирования на основу образовывали единую текстурированную поверхность. Хотя, как указывалось выше, отбеливание позволяло придать практически любым перьям какую угодно окраску, особенно востребован был изначально белый материал, привлекательный сам по себе и устранявший необходимость в этой процедуре. Это объясняет огромный спрос на крылья белых куропаток, тоннами добывавшиеся в Архангельской области в конце XIX века: «Белые перья крыльев куропатки представляют, между прочим, то удобство, что их легко окрасить в любой цвет и таким образом превратить их в перья попугая и какой угодно другой птицы» (Энгельгардт 1897: 254; Feathers and Facts 1911: 29). Наряду с окрашиванием, перья, особенно дешевые, нередко обрезались для придания им желаемой формы.

Широко распространившаяся на рубеже веков практика подделывания дорогих перьев птиц редких видов придавала убедительности заявлениям торговцев перьями, которые на волне общественного возмущения массовым истреблением больших белых цапель уверяли, что реализуемые ими эгреты сделаны из перьев домашней птицы. Эта парадоксальная стратегия, когда более дорогие перья пытались выдать за более дешевые, тем не менее наглядно (как и обратные, более привычные ситуации) иллюстрирует степень их неразличимости для рядовых потребителей и даже для модных обозревателей этого периода. Однако если многие покупательницы эгретов рады были поверить, что их любимые украшения получены «бескровным» путем, то активистки, среди которых была дочь Чарлза Дарвина Генриетта, и зоозащитные организации отнеслись к утверждениям перьевых магнатов с недоверием и инициировали проверку сомнительных товаров (Donald 2019: 265). Привлеченные для этого эксперты-зоологи, в том числе уже знакомый нам критик модных излишеств Уильям Генри Флауэр (к этому моменту – директор Музея естественной истории), без труда установили, что никаких изменений в технологии изготовления эгретов не произошло и перья действительно принадлежат белым цаплям (Feathers and Facts 1911: 39). Общественное противостояние вокруг этих кровавых украшений продолжилось с новой силой.

Попытка ввести в заблуждение покупателей, выдав скандально известные перья белых цапель за изделия из домашней птицы, также может рассматриваться в контексте распространенной практики подделывания таможенных деклараций, где, в условиях законодательных инициатив, ограничивающих экспорт и импорт экзотических птиц, торговцы нередко указывали другие виды авифауны или совершенно иные материалы, такие как конский волос (Cowie 2021: 25). Так, согласно брошюре, выпущенной Королевским обществом защиты птиц в 1911 году, перья бразильского аиста ябиру прибывали в Великобританию под видом «альбатроса», а маховыми перьями стервятника именовались перья «не маховые и не стервятника – это контурные перья нанду, дикого страуса из Южной Америки» (Feathers and Facts 1911: 27). Примечательно, что за перьями белой цапли и изделиями из них в английском языке закрепилось наименование osprey – возможно, искажение французского esprit (по-русски эгреты в первой половине XX века также именовались «эспри»), но в любом случае создающее таксономическую путаницу за счет отсылки к другому биологическому виду (скопа, Pandion haliaetus).

В условиях растущей неразберихи относительно происхождения перьев для небольшой группы покупательниц, чьим приоритетом была защита природы, предпочтительнее оказывались не искусно сделанные имитации экзотического оперения, а изделия, которые, повторяя форму модного аксессуара, при этом не оставляли бы сомнений в том, что они изготовлены не из материалов животного происхождения. В главе 4 уже упоминались текстильные «эгреты» и «крылья» – банты, получившие распространение в первые десятилетия XX века. Британский «Друг животных» в 1895 году рекомендовал своим «прекрасным читательницам, которые носят и ценят изящные безделицы» и при этом «желают обойтись без эгретов и перьев белой цапли», «бисерные эгретки», изготовляемые благородной дамой, попавшей в затруднительное финансовое положение (Beaded Ospreys 1895). Поддержав мастерицу, покупательницы в то же время могли продемонстрировать заботу о живой природе. Наряду с традиционными видами рукоделия, такими как бисероплетение, этическую альтернативу перьям цапли предоставляли новые технологии и материалы – например, стекловолокно, из которого на рубеже XIX–XX веков также делали эгреты (Spun Glass 1909). Однако перья могли маскироваться под другие материалы в вышивках (традиция вышивки из перьев была развита в Центральной Америке до контактов с европейцами и впоследствии частично интегрирована в западную моду) и декоративных композициях: так, искусственные цветы для отделки нарядов и головных уборов порой изготавливались из перьев.

Итак, окрашивание и другие способы обработки перьев домашней птицы (или наиболее распространенных в Европе диких видов), создающие впечатление экзотического оперения, позволяли решить сразу несколько различных задач: они удешевляли производство, а значит, были выгодны и для модисток, и для покупательниц, а кроме того, позволяли носить украшения из перьев тем, кто не готов был полностью от них отказаться, но считал неприемлемым участвовать в уничтожении редких птиц. Так, члены российской Дамской лиги против жестоких мод допускали ношение страусовых, павлиньих, куриных, гусиных, утиных и индюшачьих перьев. Наконец, вспомним утверждение составителя руководства по окрашиванию перьев: «в своем естественном виде» они «не могли удовлетворять вкусу публики». Наряду с все более убедительными подделками развитие технологий позволяло создавать фантазийный декор, не похожий ни на что виданное прежде, отвечая эстетическим запросам самой взыскательной «публики», а зачастую и опережая их.

Создатели шляпного декора подходили с выдумкой не только к окраске отдельных перьев, но и к репрезентации птиц в целом. Нередко дамские головные уборы украшались чучелами птиц, достойными естественно-научных коллекций и изготовленными по тем же принципам, но бывало и иначе. Так, на выставке «Выкроено из природы» в музее Виктории и Альберта (21 апреля 2018 – 27 января 2019) была представлена шляпа парижской мастерской Modes du Louvre, созданная около 1885 года и украшенная, как кажется на первый взгляд, чучелом птицы с расправленными крыльями (один из наиболее распространенных способов «аранжировки» птичьей фигуры на шляпах рубежа веков). Однако современные исследования с использованием рентгеновских лучей показывают, что в действительности «птица» представляет собой декоративный ассамбляж из перьев, скрепленных проволочной нитью. Эту конструкцию венчает головка скворца, видовую принадлежность которой тем не менее опознать не так просто из-за изменения окраски оперения и модификаций, произведенных над клювом: он был зачищен от кожицы, в результате чего стал выглядеть длиннее, и также перекрашен. «Крылья» составлены из лебединых или гусиных перьев, отбеленных, перекрашенных