Мода и границы человеческого. Зооморфизм как топос модной образности в XIX–XXI веках - Ксения Гусарова

рубежа веков. Бразильский веер принцессы Уэльской был создан намного раньше, однако сравнение этих двух форм репрезентации указывает на существование универсальной «иконографии», которой было подчинено «реалистическое» представление животных в различных медиа и контекстах: в науке и искусстве, в музее и в моде, в графике и таксидермии.

И все же изготовление модных аксессуаров из материалов животного происхождения имело свою специфику. В орнитологических коллекциях ключевое значение отводилось научно выверенной «естественности» (хотя представление о ней опиралось на художественные конвенции в той же, если не в большей степени, чем на непосредственное наблюдение за живой природой). В противоположность этому модная таксидермия, очевидно, отдавала приоритет фантазии мастера и выразительности фигуры птицы перед «натурализмом». Самым распространенным приемом модификации материала было раскрашивание. Выше мы видели, что к краскам нередко прибегали и натуралисты при необходимости придать «естественный» цвет глазам чучела, лапам, клюву, мягким тканям, а порой и перьям, поблекшим из-за неправильного хранения. Но в моде окрашивание использовалось еще более широко и могло иметь целью исключительно декоративные эффекты. В главе 5 упоминалась сатирическая открытка, на которой изображена «кошка-суфражистка» в большой шляпе с чучелом птицы. Карточка раскрашена, и этот прием буквально дублирует и одновременно делает видимой практику раскрашивания, которой подвергались чучела пернатых, чтобы соответствовать моде на экзотическое: птицы европейской средней полосы уподоблялись конкретным или абстрактным обитателям тропических лесов.

Зачастую перед изготовителями шляпного декора даже не стояла задача выдать результат применения красителей за естественную окраску оперения. Это особенно заметно в случае окрашивания отдельных перьев, использовавшихся для украшения головных уборов и других предметов одежды и аксессуаров. Как показывает следующая цитата, существовало целое стилистическое направление, акцентировавшее чистую декоративность богато украшенных перьев, обработка которых предполагала не только изменение цвета, но и создание всевозможных колористических и текстурных эффектов: «Среди таких искусственно окрашенных перьев, которые называются „фантази“, встречаются, например, перья с постепенным переходом от светлого тона до темного, или с различной окраской на одном и том же пере, или с металлическим отливом, или с блестками серебра и золота на бороздках» (Лейхман 1904: 10). Блестки серебра и золота, конечно, никак не могли считаться естественной принадлежностью птичьих перьев, однако они наглядно визуализировали семантическую связь между экзотикой и роскошью, прочно встроенную в имперское воображаемое. В данном случае внешний вид пера оказывается важнее его происхождения, которое могло бы гарантировать «подлинность». В то же время нередко окраска и другие способы обработки служили для фальсификации более дорогих и редких перьев.

Предпосылки для этого возникают уже в 1860-х годах, по мере роста популярности перьевой отделки платьев, а также появления в дамском гардеробе круглых шляп, которые нередко имели декор из перьев: «Круглые шляпы, входящие с каждым годом в большее употребление, в особенности с тех пор как закрытые шляпы сделались меньше их, будут делаться нынешней зимой из войлока и бархата с ибисовыми, петушьими и гагаровыми перьями» (Мей 1864д: 332). Как явствует из данной цитаты, модный обозреватель в это время еще без труда способен определить на глаз, какой именно материал используется. Иными словами, перья различных видов птиц достаточно легко отличимы друг от друга и поэтому недвусмысленно свидетельствуют о достатке носительницы. «Панч» писал об этом весной 1870 года: «Дамы с большими кошельками могут кичиться, нося самое дорогое оперение, и гордиться заемными павлиньими перьями точно так же, как павлин – своими собственными. Но женщины, чьи гнездышки оказались устланы не столь щедро, должны довольствоваться покупкой менее дорогих перьев и, вместо того чтобы облачаться в оперение павлина, принуждены мириться с более скромным нарядом куропатки, а может быть даже и простой домашней птицы» (Fine Feathers 1870). Заметка почти полностью построена на игре слов, сталкивающей прямой и переносный смысл устойчивых выражений, в которых фигурируют птицы, перья и так далее. При этом различные виды птиц коррелируют с социальными типами и уровнями дохода, а в упоминании домашней птицы можно увидеть не только реалии модного рынка перьев, но и указание на наиболее подобающую женщине роль.

Заметка из «Панча» отталкивается от цитаты из неназванного модного издания, сообщающего, что для вечерних нарядов «особенно очаровательно» сочетание перьев павлина и марабу. Очарование этой отделки, в полном соответствии с идеями, впоследствии высказанными Торстейном Вебленом, соответствует ее высокой стоимости, но вместе с тем нельзя не отметить действительно эффектного контраста павлиньих перьев с их четким рисунком и контуром и пуховых перьев марабу. В музее Виктории и Альберта хранится накидка 1880-х годов, дизайн которой своеобразно обыгрывает это сочетание: павлиньи перья вышиты на черной бархатной ткани разноцветными нитями, а напоминающая меховую оторочку отделка из перьев марабу украшает воротник, подол и манжеты[287]. При этом «фантазийные» принципы обработки перьев уже заявляют о себе: опушка из марабу кое-где расцвечена светлыми маленькими перышками (предположительно, домашней птицы), которые вспыхивают на темном фоне золотыми искорками.

В начале XX века на глаз определить вид птицы по перьям, используемым для модного декора, становится фактически невозможно в силу повсеместного использования «имитаций». Вот как пишет об этом составитель пособия по окраске перьев 1904 года: «Сравнительно недавно мода ввела в употребление украшение дамских уборов перьями, причем раньше для этого употребляли как страусовые перья, так и перья марабу, но вскоре затем появились и другие перья, преимущественно крупной птицы особенного вида петухов, а теперь даже и сороки, например, искусственное „марабу“ изготовляют из индюшечьих перьев. Но конечно в своем естественном виде перья эти не могли удовлетворять вкусу публики, и возникла новая отрасль – крашение перьев. Первое время она являлась лишь как средство устранять на дорогом страусовом пере тот или иной недостаток. Так как естественная окраска пера нередко бывает более темная, чем та, в которую желательно выкрасить, то техника разрешила и этот вопрос, введя предварительно отбелку перьев. Наконец, мода создала и новые украшения (боа), для которых потребовалось и более мелкое перо. Таким образом, в настоящее время красят не только крупное – штучное перо, но и более мелкие» (Лейхман 1904: 1). Представления автора о «недавнем» прошлом оказываются несколько размыты: как мы видели, перья на шляпах и другие украшения из птиц широко использовались за полвека до публикации данного руководства. Однако боа из перьев, действительно, появились позже, являясь характерной приметой стиля рубежа веков (в соответствии с которым Эдвард Линли Сэмборн поспешил одеть модную «гарпию» на своей карикатуре 1892 года).

Несмотря на довольно прямолинейное противопоставление «раньше» и «теперь», в целом обрисованная в процитированном фрагменте динамика представляется верной: от совершенствования естественного вида перьев к имитации дорогих сортов из более дешевых и от работы с крупным пером