250 дней в царской Ставке. Дневники штабс-капитана и военного цензора, приближенного к высшим государственным и военным чинам - Михаил Константинович Лемке

Напротив, 11 декабря председатель Совета министров уведомил министра внутренних дел, что означенная справка частного совещания была повергнута им на высочайшее его императорского величества благовоззрение при особом всеподданнейшем докладе, в коем, излагая, согласно выводам совещания, общее направление периодической печати в связи с вопросом о постановке надзора за ней, статс-секретарь Горемыкин выразил предположение, что руководящие указания и распоряжения, необходимые для согласования и взаимодействия военных и гражданских властей, могли бы последовать по соглашению начальника штаба Верховного главнокомандующего с председателем Совета министров.

На всеподданнейшем докладе председателя Совета министров государь император соизволил 8 декабря 1915 г. собственноручно начертать: «Поручаю председателю Совета министров условиться о нужных мерах с начальником моего штаба и доложить мне о последовавших по подлежащим ведомствам распоряжениях. Придаю значение также и более близкому участию Министерства внутренних дел в работе военной цензуры».

Но исполнение изъясненной монаршей воли председатель Совета министров одновременно вошел в сношения с начальником штаба Верховного главнокомандующего о тех мерах, которые, согласно суждениям вышеназванного частного совещания, могли бы быть приняты для облегчения обеспечения взаимодействия гражданских и военных властей к поддержанию надзора за печатью.

О предстоящем отзыве генерала от инфантерии Алексеева и о своих дальнейших предположениях статс-секретарь Горемыкин выразил намерение поставить в известность министра внутренних дел.

Генерал Алексеев ясно сознавал, что полицейский режим Совета министров и министра внутренних дел ведет усиленную атаку на военную власть, всегда подозреваемую им в склонности попустительствовать; что успешно сопротивляться, ввиду высочайшей резолюции 8 декабря, невозможно, но, зная, как «скоро» идут дела в центральных учреждениях, решил затягивать совершение беззакония, насколько мог, о чем и сказал Пустовойтенко.

19 декабря Алексеев писал Степану Белецкому: «С полным сочувствием идя навстречу пожеланиям, высказанным вами в записке вашей, считаю необходимым выработать проект согласования Временного положения о военной цензуре с теми идеями, необходимость осуществления коих указана жизнью». Поэтому он предлагал министру внутренних дел прислать в Ставку компетентное лицо для соответствующих предварительных переговоров.

Тем временем 22 декабря Алексеев ответил Горемыкину:

«Вполне разделяю мнение вашего высочества, изложенное в письме от 14 сего декабря о том, что правильное направление деятельности печати, в чрезвычайной обстановке настоящего времени, представляется существенно важным.

Помимо тех больших средств, которые имеются, чтобы взять печать в руки, полагаю также существенно важным организацию нравственного воздействия на печать с тем, чтобы обратить ее в мощного союзника и привлечь к общей работе по укреплению власти, усилению армии и к борьбе с врагом. Цель важная.

Со всеми мероприятиями, намеченными в упомянутом письме вашего высочества, имеющими целью обеспечение должного взаимодействия военной и гражданской власти, в поддержании надзора за печатью вполне согласен и, по соглашению с Министерством внутренних дел, применение Временного положения о военной цензуре на театре военных действий будет согласовано с правилами, вводимыми внутри государства.

По отношению тех вопросов, которые признаются, по общеполитическим соображениям, подлежащими изъятию со страниц печати, желательно, чтобы министр внутренних дел оповещал не непосредственно власти, ведающие военно-цензурными установлениями на театре военных действий, а меня для соответствующих распоряжений.

Всестороннее рассмотрение соответствующих статей Временного положения о военной цензуре с целью привлечения возможно большего числа чинов гражданского ведомства для пополнения числа военных цензоров является желательным.

Подчинение Петроградской военно-цензурной комиссии главного начальника Петроградского военного округа считаю правильным, о чем вместе с сим сообщаю исполняющему дела Генерального штаба для сведения и главнокомандующему армиями Северного фронта для зависящих распоряжений.

Что касается прочих необходимых распоряжений по военной цензуре на театре военных действий, во исполнение указаний его императорского величества государя императора от 8 сего декабря, о котором ваше высочество сообщили мне в письме от 14 декабря, то таковые будут сделаны по получении от вашего величества упомянутого в этом письме плана согласованных действий в империи по всем заинтересованным ведомствам».

Главнокомандующему Северным фронтом было написано 23 декабря.

19 декабря генерал-квартирмейстер штаба Северного фронта Бредов уведомил генерала Пустовойтенко о «весьма важном упущении», сделанном на всем театре военных действий в отношении военной цензуры корреспонденции: оказалось, что письма, опущенные в вагоны почтовых поездов, идут вовсе без всякой цензуры.

Ввиду этого Бредов предложил целый ряд практических распоряжений, которые и были Ставкой одобрены.

К великому моему сожалению, как раз в мое отсутствие, когда я был в Петербурге, в конце декабря, в Ставку приехал командированный Белецким член совета Главного управления по делам печати Виссарионов. Его ждали на совещание, которое предполагалось по просьбе того же Белецкого, но Виссарионов не нашел его нужным и ограничился переговорами относительно необходимости скорейшего внушения военной цензуре, чтобы она, помимо «Перечня» и своего права, на основании ст. 31 Временного положения о военной цензуре, налегла на внутренние политические вопросы. Он очень недолго беседовал с Алексеевым и Пустовойтенко, а главным образом говорил с Ассановичем. Последним ему было предложено, что главнокомандующим фронтами и военному министру будет написано о таком содействии, но с указанием, что это делается «по просьбе министра внутренних дел». Виссарионов нашел такое указание очень нежелательным, ввиду возможных нападок печати на министерство… Вообще, вся его подлая беседа была развитием той же тенденции свалить все на военные власти и таким образом не нарушить отношений с Государственной думой, которая была бы лишена возможности сделать запрос. Результатом его приезда и было письмо Алексеева к главнокомандующим фронтами от 7 января:

«14 сентября сего года его императорскому величеству благоугодно было изъявить согласие на отмену указаний по военной цензуре на театре военных действий, сообщенных телеграммой от 31 июля сего года за № 2883.

Необходимость этой отмены вызвана была тем обстоятельством, что, ввиду указания телеграммы о том, чтобы военные цензоры руководствовались при цензуре печати исключительно „Перечнем сведений и изображений, оглашение которых воспрещено законом“, военная цензура узко поняла свои задачи и совершенно отстранилась от наблюдения за вопросами, которые хотя и имели, казалось бы, прямое отношение к внутренней политике, но, в сущности, очень живо касались военных интересов государства.

Создавшимся положением воспользовались многие повременные издания в противоправительственных целях, внося опасную тревогу в общественное сознание и разжигая политические страсти.

На докладе по этому поводу председателя Совета министров государь император соизволил, 8 декабря 1915 г., собственноручно начертать: „Поручаю председателю Совета министров условиться о нужных мерах с начальником моего штаба и доложить мне о последовавших по подлежащим ведомствам распоряжениях. Придаю значение также и более близкому участию Министерства внутренних дел в работе военной цензуры“.

Во исполнение монаршей воли, для обеспечения взаимодействия военной и гражданской власти в поддержании надзора за печатью, с точки зрения общегосударственных потребностей переживаемого времени, представляется необходимым преподать руководящие разъяснения военно-цензурным установлениям и