Тотем и табу. «Я» и «Оно» - Зигмунд Фрейд

– носил на голове комок глины. Затем на семнадцатый день происходила публичная церемония торжественного очищения воина и его оружия. Так как индейцы пима воспринимали табу убийцы гораздо серьезнее, чем их враги, и обычно не откладывали искупления и очищения, как те, до окончания похода, то их боеспособность сильно страдала от их, если хотите, нравственной строгости, или благочестия. Несмотря на их необыкновенную храбрость, они оказались для американцев плохими союзниками в их борьбе с апачами.

Как ни интересны подробности и вариации обрядов искупления и очищения после убийства врага для более глубокого исследования, я все же прекращаю их приводить, потому что они не могут открыть нам новые подходы. Пожалуй, сошлюсь еще на то, что временная или постоянная изоляция профессионального палача, сохранившаяся и до нашего Нового времени, относится к этому же разряду. Положение «вольного стрелка» в средневековом обществе фактически дает хорошее представление о табу дикарей[278].

В расхожем объяснении всех этих предписаний примирения, ограничения, искупления и очищения комбинируются друг с другом два принципа: перенесение табу с мертвеца на все, что соприкасается с ним, и страх перед духом убитого. Как должны соотноситься эти два фактора друг с другом при объяснении обряда? Следует ли понимать их как равноценные, или один из них является первичным, а другой вторичным и какой именно – об этом не говорится, да фактически это и нелегко выяснить. В противоположность этому мы подчеркиваем целостность нашего понимания, так как выводим все эти предписания из амбивалентности эмоциональных побуждений по отношению к врагу.

b) Табу властителей

Поведение первобытных народов в отношении своих вождей, королей и жрецов управляется двумя основными принципами, которые, видимо, скорее дополняют один другой, чем противоречат друг другу. Они гласят: их нужно остерегаться и оберегать[279]. Оба реализуются при помощи бесчисленных предписаний табу. Нам уже стало известно, почему нужно остерегаться властителей: они являются носителями таинственной и опасной чудодейственной силы, передающейся через прикосновение, подобно электрическому заряду, и приносящей смерть и гибель всякому, кто сам не защищен таким же зарядом. Сообразно этому избегали всякого опосредствованного и непосредственного соприкосновения с опасной святыней, а в тех случаях, где этого нельзя было избежать, придумали обряд, предотвращающий опасные последствия. Нубийцы Восточной Африки думают, например, что умрут, если войдут в дом своего жреца-короля, но избегнут этой опасности, если при входе обнажат левое плечо и склонят короля коснуться их своей рукой. Таким образом, происходит нечто странное: касание короля становится целительным средством и защищает от опасности, вытекающей из контакта с ним; но тут, пожалуй, речь идет о целительной силе намеренного, инициируемого королем прикосновения в противоположность опасности касаться его, то есть о противоположности между активностью и пассивностью в отношении короля.

Если говорить о целительном воздействии касания, то нет необходимости искать примеры у дикарей. Еще недалеко ушло то время, когда короли Англии применяли эту силу на скрофулезе, потому-то и названным «The King’s Evil»[280]. Королева Елизавета отказывалась от этой части своих королевских прерогатив так же редко, как и любой из ее позднейших преемников. Карл I будто бы излечил одним махом в 1633 году сотню больных. При его распутном сыне Карле II после победы над Великой английской революцией королевское исцеление скрофулеза достигло высшего расцвета.

Этот король за период своего правления касался, возможно, около ста тысяч скрофулезников. Наплыв жаждущих исцеления в таких случаях бывал обычно так велик, что однажды шестеро или семеро из них вместо исцеления нашли смерть, будучи раздавленными в толпе. Скептический Вильгельм III Оранский, став королем Англии после изгнания Стюартов, отказался от чудодействия; единственный раз соизволив прикоснуться, он сделал это со словами: «Дай вам Бог более крепкого здоровья и больше разума»[281].

Следующее сообщение может свидетельствовать о гибельном воздействии касания, при котором, хотя и непреднамеренно, проявляется активность, направленная против короля или того, что ему принадлежит. В Новой Зеландии вождь высокого ранга и большой святости бросил как-то на дороге остатки своего обеда. Тут первым проходил раб, молодой, крепкий, голодный парень, увидел оставленное и начал поедать его. Едва он закончил, объятый ужасом зритель сообщил ему, что это был обед вождя, перед которым едок провинился. Раб был крепким и мужественным воином, но только услышав это известие, он рухнул на землю, пораженный ужасными судорогами, и к закату следующего дня умер[282]. Женщина маори съела какие-то плоды, а затем узнала, что они выросли в месте, на которое наложено табу. Она громко закричала, что дух вождя, которого она таким образом оскорбила, непременно убьет ее. Это случилось около полудня, а к двенадцати часам следующего дня она была мертва[283]. Огниво вождя племени маори однажды лишило жизни нескольких человек. Вождь потерял его, другие нашли и пользовались им для закуривания своих трубок. Когда они узнали, кому принадлежало огниво, то умерли от ужаса[284].

Неудивительно, что стала ощущаться потребность изолировать от других столь опасных лиц, как вожди и жрецы, воздвигать вокруг них стену, за которой они были бы недоступны для остальных людей. Мы начинаем понимать, что эта сооруженная поначалу из предписаний табу стена существует еще и теперь в виде придворного этикета.

Но видимо, бóльшую часть этого табу властелинов нельзя свести к потребности защиты от них. Другая точка зрения на обхождение с привилегированными персонами состоит в том, что потребность защитить их самих от угрожающей опасности явно соучаствовала в создании табу, а следовательно, и в возникновении этого этикета.

Необходимость защищать короля от всех мыслимых опасностей следует из его огромного значения для блага и горестей подданных. Строго говоря, именно его персона регулирует ход мировых событий; его народ должен быть благодарен ему не только за дождь и солнечный свет, позволяющие выращивать плоды земли, но и за ветер, пригоняющий корабли к нужному берегу, и за твердую почву, по которой они ступают своими ногами[285].

Эти короли дикарей наделены всей полнотой власти и способностью осчастливливать, свойственной только богам, в чем на более поздних ступенях цивилизации их лицемерно заверяют самые угодливые придворные.

Кажется явным противоречием, что лица, обладающие такой полнотой власти, сами нуждаются в величайшей заботе, чтобы уберечься от угрожающей опасности, но это не единственное противоречие, проявляющееся в обхождении с королевскими персонами у дикарей. Эти народы считают также необходимым тщательно наблюдать, чтобы их короли правильно использовали свои силы; они нисколько не уверены в их добрых намерениях и в их совестливости. К мотивации предписаний табу для короля примешивается черта недоверия. «Мысль, что доисторическое королевство – это деспотизм, –