История Великого мятежа - Эдуард Гайд лорд Кларендон

из плоти и воображать, будто судьба дела, подобного тому, которое они защищают, способна зависеть от какого-то одного человека — он берет на себя смелость заверить членов Парламента, что в их армии имеются офицеры, достойные встать во главе любого военного предприятия в христианском мире.

После чего Кромвель объявил, что, по его убеждению, нет сейчас задачи важнее, чем очистить и освободить Парламент от любых обвинений в пристрастии к собственным членам, и, выразив готовность отказаться от своей командной должности в армии, предложил подготовить ордонанс, который бы признал незаконным для любого члена обеих Палат занятие какой-либо должности в армии, а также любого места или поста на государственной службе. Речь свою он закончил пространным обличением проникших в ряды армии грехов и пороков — богохульства, нечестия, безверия, пьянства, азартных игр, всякого рода распущенности и лености, прямо заявив, что пока вся армия не будет устроена на новых началах и подчинена более строгой дисциплине, Парламенту не стоит ожидать крупных успехов в своих предприятиях.

Прения эти завершились назначением комитета, коему поручено было составить ордонанс об отстранении всех членов Парламента от вышеуказанных должностей. Он вызвал бурные споры и очень долго обсуждался в Палатах, но в конце концов был принят, получив название «Ордонанса о самоотречении»; истинный же его смысл чрезвычайно усилил стремление противной партии к миру, который только и мог, как ясно теперь понимали ее сторонники, спасти от гибели их самих и все королевство.

< Между тем в Оксфорде многие советовали королю направить Палатам послание с мирными предложениями, уверяя Его Величество, что оно не будет отвергнуто Парламентом, и король (который не только ясно видел религиозные раздоры и борьбу за власть в лагере врагов, но и опасался разногласий среди своих друзей в вопросе об условиях мира) задумался о средствах к осуществлению этого плана. В Оксфорде все еще заседали члены Парламента, самые же горячие сторонники мира в Лондоне предупреждали, что данное обстоятельство может стать камнем преткновения, и настойчиво просили не упоминать об оксфордском Парламенте в послании, чтобы не раздражать заседающих в Вестминстере. С другой стороны, послание, отправленное с одним лишь трубачом, не имело бы, вероятно, иных последствий, кроме очередного дерзкого ответа из Вестминстера.

В конце концов, король пришел к выводу, что следует составить краткое послание, а в нем описать бедствия страны, вызванные войной, заявить о его желании рассмотреть разумные условия мира и заверить Парламент, что он, король, готов принять все предложения, согласные с его честью и совестью. Отправиться же с этим посланием в Лондон должны были знатные особы безупречной репутации - герцог Ричмонд и граф Саутгемптон. За пропуском для них послали трубача к графу Эссексу, но тот ответил, что доведет эту просьбу до сведения Палат и сообщит их ответ.

Король таким образом выполнил свою часть дела и теперь ждал вестей из Лондона. А там мнения разделились. Твердые противники мира заявляли, что если бы Парламент получил самое послание, то по его содержанию он мог бы оценить вероятность успешного исхода переговоров и, соответственно, дать или не дать на них свое согласие; но отправление посланников без послания есть лишь хитрая уловка с целью добиться начала переговоров без одобрения Парламента и вдобавок заслать к ним врагов, чтобы те распространяли здесь свой яд - а следовательно, о выдаче пропуска не может быть и речи. Другая сторона столь же страстно убеждала Парламент, что отказ в предоставлении пропуска означал бы решительное неприятие мира и вызвал бы недовольство народа, который заключил бы отсюда, что война будет продолжаться вечно - а значит, пропуск следует выдать немедленно.

К этому мнению присоединились шотландские комиссары, так что противная партия после долгих споров уступила. Не желая, однако, создать у своих друзей за стенами Парламента впечатление собственной слабости, она решила отыграться в другом и, поскольку Ордонанс о самоотречении оставил армию без главнокомандующего, предложила назначить на эту должность сэра Томаса Ферфакса, имевшего немалые заслуги перед Палатами (ведь он нанес поражение полковнику Белласису, позволившее им укрепиться в Йоркшире, разгромил лорда Байрона, взяв в плен ирландские полки, и наконец, спас положение и обеспечил победу под Йорком). И хотя Кромвель поддержал это предложение, назвав Ферфакса достойным высшего поста в армии, оно вызвало бурные споры, ибо многие, предпочитая видеть главнокомандующим Эссекса, всячески превозносили его заслуги перед Парламентом, тогда как сторонники Ферфакса пытались их умалить.

В начале декабря герцог Ричмонд и граф Саутгемптон, получив охранную грамоту, прибыли в Лондон, где им сразу же посоветовали как можно реже появляться на людях, чтобы не подвергнуться грубостям и оскорблениям со стороны народа. Лишь немногие отваживались посещать королевских посланников и беседовать с ними иначе, как в глубокой тайне - исключая шотландских комиссаров, от английского Парламента не зависевших. Вскоре была устроена конференция лордов и общин с участием упомянутых комиссаров (превратившихся в своего рода «третью палату», на которой Ричмонд и Саутгемптон в кратких словах сообщили об искреннем стремлении короля к миру и зачитали доставленное ими послание. Пэры пообещали довести его до сведения Палат, на чем конференция и завершилась. Из последующего же общения с некоторыми лордами и коммонерами (происходившего втайне или даже через доверенных лиц) Ричмонд и Саутгемптон сделали вывод, что в вопросе о приемлемых условиях мира между парламентскими партиями существуют глубокие разногласия, однако переговоры возможны, хотя успешный их исход весьма сомнителен. Кроме того, горячие сторонники мира полагали, что уполномоченным короля и Парламента лучше будет встретиться не в Лондоне или в Оксфорде, но в каком-то другом месте.

Об этом герцог Ричмонд немедленно сообщил через своего секретаря Уэба в Оксфорд, и король, пусть и неохотно, согласился с таким предложением. Впрочем, все это были лишь слова и пожелания отдельных лиц; Ричмонду и Саутгемптону между тем дали понять, что пока они находятся в Лондоне, Палаты не станут рассматривать королевское послание, и лорды, не дожидаясь прямого приказа покинуть столицу, возвратились в Оксфорд - с некоторой надеждой на то, что переговоры все-таки состоятся, и стороны, сделав взаимные уступки, придут в конце концов к какому-то соглашению.

Весьма печальным предзнаменованием для переговоров стало то, что Парламент, едва получив послание короля, возобновил процесс архиепископа Кентерберийского, уже четыре года томившегося в тюрьме Лода - величайшего врага папизма и верного сына англиканской церкви - обвиняли в государственной измене и, среди прочего, в коварном умысле восстановить в Англии папизм и в тайных сношениях с папой. Обвинителями выступали люди, ненавидевшие епископальную церковь и движимые личной враждой к ее примасу, а потому в