Насилие. Микросоциологическая теория - Рэндалл Коллинз

Бахвальство характерно для мужских компаний и молодежи. Сегодня это явление более типично для низших слоев общества, чем для средних и высших, а в прошлом оно было чрезвычайно заметно в воинственных обществах наподобие викингов, где стереотипный ритуал бахвальства был одной из составляющих праздничных развлечений, а также предварял сражения [Bailey, Ivanova 1998; Einarsson 1934; Robinson 1912][11]. Но даже в перечисленных группах бахвальство носит ситуационный характер: оно демонстрируется при наличии подходящих поводов, а не ежеминутно. Хотя порой бахвальство перерастает в насилие, описанная Гоффманом учтивость среднего класса организована таким образом, чтобы избегать любых открытых шагов в направлении насильственных столкновений – вполне возможно, что именно по этой причине бахвальство и превратилось, по сути, в табу для учтивого общества.

Бахвальство выступает в двух разновидностях: как общее заявление о статусе того или иного лица «по жизни» и как похвальба в лицо непосредственному сопернику. Последний случай более очевидным образом оказывается вызовом и провокацией, однако с точки зрения влияния на взаимодействие два указанных вида бахвальства, возможно, мало чем отличаются друг от друга. Достойный исследования вопрос состоит в том, какой из них – обезличенный или персональный – с большей вероятностью может привести к насилию. Утверждение «Я самый великий» не так уж отличается от утверждения «Я более велик, чем ты», поскольку последнее уже подразумевается в первом, хотя оно не настолько прямое, а следовательно, вызов оказывается легче проглядеть. Еще важнее то, что манера бахвальства во многом одна и та же: это ярко выраженная претензия на то, чтобы находиться в центре внимания и тем самым господствовать над вниманием других. Бахвальство в общем виде может вызвать возражение – саркастически косвенное или прямолинейное – кого-то из присутствующих, которое делается просто из ощущения, что хвастун слишком много из себя строит, причем это возражение звучит в порядке развития разговора, а не потому, что слушатель полагает чьи-то хвалебные утверждения не соответствующими действительности.

Между тем бахвальство зачастую происходит в тональности кипучего веселья. Именно так нередко выглядит основная составляющая разгульных ситуаций, праздничных сборищ мужских коллективов, в особенности во время реальных или шуточных состязаний наподобие спортивных мероприятий. Бахвальство здесь оказывается одним из аспектов развлечения. Персональное бахвальство также может восприниматься благодушно – как демонстрация хорошо подвешенного языка, забавных гипербол и экспромтов, – прежде всего, когда в этот момент присутствуют зрители. В данном случае напористое бахвальство имеет ту же самую структуру, что и описанное Гоффманом агрессивное использование работы лица в учтивых беседах представителей среднего класса, в которых умение вставить утонченно задиристую ремарку признается в качестве некой формы словесного мастерства. В то же время имеется существенная разница в последствиях, когда проигравший в хвалебном состязании не принимает поражение с достоинством. Если вежливому участнику разговора приходится смириться с тем, что кто-то превзошел его в словесном поединке, либо же попытаться предпринять дальнейшие словесные «подкопы» – но не более того, – то проигравший в хвалебном состязании может воспринять поражение как серьезный вызов своему достоинству и дать сдачи, приступив к насильственным действиям.

Состязание в бахвальстве постепенно переходит в оскорбления, которые по-прежнему могут восприниматься как некое развлечение и с добродушным юмором, если они остроумно сформулированы[12]. Но за определенной чертой оскорбления и похвальбы превращаются в угрозы. Теперь словесная борьба за доминирование в пространстве внимания уже не имеет обобщенного и гипотетического характера – она грозит перерасти в насильственную схватку. Тот, кто переходит к насилию, всегда одерживает по меньшей мере мгновенную победу: он успешно претендует на внимание других и, как правило, резко снимает с повестки все остальные темы разговора. Эта победа может быть недолгой, а ее цена – как физическая, так и социальная – может оказаться очень высокой, однако для многих этот стимул становится приемлемым, поскольку иначе ситуация будет проиграна.

Пустые угрозы (bluster) являются последним шагом перед насилием – они выступают демонстрацией нацеленной опасности и гнева, направленного непосредственно на противника. Пустые угрозы могут быть первым шагом в схватке, попыткой запугать противника, заставить его дрогнуть, получить перед ним преимущество и возможностью, подходящей для нанесения удара. В то же время пустые угрозы могут быть и ходом, который предотвращает и заменяет насилие. В таком случае они представляют собой попытку напугать противника, чтобы тот отступил и уклонился от схватки, а также инсценированной самопрезентацией, которая позволяет нападающей стороне выглядеть более храброй и компетентной в поединке, чем есть на самом деле.

В наиболее явном виде все это предстает в военных сражениях, где значительная часть боевых ситуаций заключается в демонстрации намерений [Grossman 1995], когда огонь ведется больше ради того, чтобы произвести шум, нежели всерьез нацелен на врага. С. Л. Э. Маршалл [Marshall 1947] делает акцент на том, что солдаты поддерживают боевой дух и солидарность в своем коллективе, громко перекрикиваясь друг с другом, а также истошные крики могут быть направлены в сторону неприятеля, чтобы запугать его. В традиционных обществах существуют собственные традиционные боевые кличи – от визгов и имитации звуков животных в племенных сражениях до улюлюканья или длинных ритмичных трелей, которыми арабские женщины воодушевляют бойцов[13]. Запугивание противника голосом эффективно практиковали японские солдаты во время боевых действий в джунглях во время Второй мировой войны, а в сражениях Гражданской войны в США, в ходе которой войска часто прятались друг от друга в лесах, «клич повстанцев» был приемом армий Конфедерации. Улисс С. Грант [Grant 1885/1990: 55–56] описывает и такой случай, произошедший в Техасе во время войны между США и Мексикой. Пробираясь вместе с несколькими всадниками через массив высокой травы, он был встревожен шумом, который спутники приняли за большую стаю волков, готовых к нападению, – в действительности же оказалось, что там было всего два волка, которые прекратили издавать звуки и пустились наутек, когда всадники приблизились к ним. Таким образом, главная задача угроз заключается в том, чтобы преувеличить масштаб опасности с безопасного расстояния.

Выше уже упоминалось, что драматическое впечатление производит звук разбивающегося стекла, хотя чаще всего он используется в качестве средства запугивания. Как демонстрируют британские опросы жертв насилия, в 10% случаев нападений, сопровождавшихся употреблением алкоголя, кому-то угрожали бутылкой или стаканом – правда, практически ни в одном из подобных инцидентов они не пошли в ход в качестве оружия [Budd 2003: 17].

Агрессивное использование пустых угроз иногда встречается в ситуациях устрашения на расовой или классовой почве. Подобные инциденты можно наблюдать