Хроника моей жизни - Савва (Тихомиров)

5-го числа в 8 часов утра я оставил Старицу и поспешил в Тверь, где ожидало меня очень важное дело по постройке нового семинарского здания.

20-го числа получил я письмо из-за границы от профессора Московского университета Феодора Ивановича Буслаева.

Он писал мне:

«Радуюсь случаю, что первое мое письмо к Вам в Тверь не из Москвы, а из Германии, потому что, кроме изъявления моего глубокого уважения и преданности, в которых Ваше преосвященство не можете сомневаться, письмо мое должно получить некоторый интерес и по содержанию.

Дрезден издавна был любимым местопребыванием для русских. Со времени эмансипации в нем поселилась целая колония наших помещиков из экономии, при значительно сокращенных доходах вследствие этого переворота. Дети их нарождались и успели вырасти и воспитаться в Дрездене. Потом, через этот город ежегодно проезжают густые толпы наших соотечественников на воды – в Теплиц, Карлсбад, Франценсбад, непременно останавливаются здесь и чтобы отдохнуть от долгого пути, и чтобы запастись покупками.

Как ни велика и ни многолюдна Россия, но на основании сказанного можно предположить, что Дрезден своими нравами и обычаями должен иметь некоторое влияние на русскую интеллигенцию. Вот предмет, на который я позволяю себе обратить внимание Вашего высокопреосвященства.

Дрезден, как столица маленького государства, соединяет в себе удобства столичной жизни с простотою провинциальных нравов. В течение недели промышленная деятельность повсюду кипит; все встают рано, и уже в 8 часов утра повсюду магазины открыты; почтамт доступен уже с 7 часов утра. Что же касается воскресенья и праздников, то в течение всего дня магазины закрыты, и даже на площадях нет обычных утренних рынков, куда доставляют провизию из деревень. Праздник посвящается церкви и для города, и для его окрестностей. Тогда по утрам, в 9-м часу, по-праздничному разодетая публика идет с молитвенниками к церквям. Послеобеденное время остается для отдыха и удовольствия во множестве садов и аллей с ресторанами, где под музыку немцы любят распивать свое пиво. Впрочем, это невинное (без вина) препровождение времени оканчивает каждый день в неделе.

Город невелик, меньше Московского Замоскворечья, потому обыкновенно ходят пешком, а для дальних концов есть омнибусы; экипажи же все крытые употребляются больше иностранцами. Есть целая полоса улиц, соединенных одна с другой (как наша Садовая), огибающих город полукругом, по которым вовсе нет проезда для лошадей: по ним только ходят под тению высоких столетних дерев, насажденных по обе стороны этих улиц-аллей, образованных из домов с тенистыми садами. По аллеям рассеяны скамьи для отдохновения.

Как в аллеях, так и во всех публичных садах и на скверах в течение целого дня – обычный приют для необозримого множества малолетних детей, которых из окрестных домов в близлежащий сад или аллею в тележках привозят няньки или матери, сестры и вообще родственницы детей, а 2-х и 3-летние дети приходят сами на своих ногах. Толпы нянек с детьми группируются в древесной тени на скамьях и время от времени дают детям из своих корзинок чего-нибудь поесть, так как остаются на этой прогулке по нисколько часов сряду. Много есть между няньками молоденьких, но им безопасно поручать детей, потому что целая община нянчащих разного возраста и положения охраняет доброе поведение всех и каждой.

В Париже на каждом шагу можно встретить повапленную прелестницу; здесь в течение десяти дней мы с женою не встретили ни одной непристойной женщины. Если и попадаются такие, то из иностранных, на так называемой Brűhlsche Terrasse, предназначенной для проезжей публики.

У нас трактиры и рестораны посещаются только мужчинами, за малым исключением таких привилегированных мест, как Эрмитаж или Славянский Базар и некоторые иностранные рестораны на Петровке. В Дрездене по вечерам в кофейни и рестораны семейные люди приходят непременно с женами, которые иногда берут с собою рукоделье. А жена и мать в Дрездене имеют полное право на разделение с мужем общественных удовольствий. С раннего утра она занята делом. Утром с своею сумкой ходит за провизией, затем вывозит тележку с ребенком или выводит малолетних в аллею, пока нянька прибирает комнаты и заготовляет в кухне стряпню, за которую принимается хозяйка, воротившаяся с детьми домой. На рынках и в магазинах сидят больше продавщицы, чем продавцы.

Семейные нравы не заперты здесь в четырех стенах, а постоянно проходят у всех на глазах, в жизни общественной, в садах и ресторанах, на рынке, и везде вместе с детьми и без магометанского отлучения женщин от мужчин.

Я и моя жена испрашиваем Вашего архипастырского благословения».

Из Петербурга писал мне конфиденциально от 17-го числа обер-прокурор Святейшего Синода К.П. Победоносцев:

«Не могу скрыть от Вас, что прискорбный случай в Отроче монастыре, при посещении великих князей и королевы греческой, произвел здесь тяжелое впечатление, о чем я имею официальное извещение. Осуждают беспорядок монастырского управления, при коем возможно было настоятелю отлучиться в тот день, когда следовало ожидать вероятного посещения высочайших особ, находившихся в городе, a иеромонаху – ведомому пьянице, страдавшему запоем и в хмелю беспокойном, проникнуть в церковь и следовать за посетителями безвозбранно. Настоятелю и грешно и стыдно такое небрежение. Вот какие слышатся речи, и против них возразить нечего. Монастырь Отроч, сколько помню, всегда был не в порядке; замечено было это и при посещении его в 1866 году великими князьями цесаревичем и Владимиром, когда и я при них находился. А место историческое и, конечно, посещается многими.

Примите, высокопреосвященнейший владыко, уверение в совершенном уважении и преданности, с коими имею честь быть…»

В ответ на это писал я от 31-го числа:

«Прискорбный случай 3-го июля в Тверском Отроче монастыре, о котором Вы изволите писать, ни для кого, может быть, не был столь прискорбен, как для меня, главного начальника епархии. Подробности этого случая, конечно, известны Вашему превосходительству из рапорта секретаря консистории и из моего донесения Святейшему Синоду. Посещения Отроча монастыря высочайшими особами, без сомнения, надлежало ожидать, и об этом был предупрежден настоятель; но чтобы могла быть допущена при этом посещении такая неслыханная дерзость со стороны нетрезвого иеромонаха, этого и вообразить было нельзя.

Но огорченные этою дерзостью высочайшие особы по-своему христианскому великодушию снисходительнее воззрели на безрассудный поступок иеромонаха, нежели как можно было ожидать. По крайней мере, так могу заключать из милостивого обращения со мною ее высочества великой княгини Александры Иосифовны, когда я, приглашенный во дворец, имел честь представляться ее высочеству и прочим августейшими особам; причем, конечно, почел я долгом просить извинения и прощения за встретившийся в Отроче монастыре