Собрание сочинений. Том I. Поэтические сборники - Павел Николаевич Шубин

…Шубин читает Блока.

Он не мог без стихов. Важность поэзии казалась ему абсолютной.

Из этого осточертевшего поезда Шубин мечтал сбежать – на самую передовую. Кто хочет – тот своего добивается. Полковой комиссар Константин Петрович Павлов, редактор газеты Волховского фронта «Фронтовая правда», направил Шубина куда тот просил – непосредственно в расположение войск.

Шубин выдвинется вместе с батальонным комиссаром – его звали Ким Дёмин. Он имел и военное образование, и боевой опыт: успел побывать в боях под Москвой, получить ранение, подлечиться.

В первую встречу Дёмин запомнил Шубина темноглазым, с небольшими чёрными усиками, крепким, с походкой враскачку.

Присмотрелся и ахнул: да это Лермонтов! Немедленно об этом Шубину и сообщил. Тот не удивился, но ответил спокойно:

– Лермонтов – гений. А я…

Сравнение это, судя по всему, Шубин слышал не впервые.

«На следующее утро, – пишет Дёмин в своих воспоминаниях, – мы отправились в войска 59-й армии, занимавшими фронт от Новгорода до Чудово, между устьями рек Оскуяи Тигода.

Линия фронта тянулась здесь через покрытые буреломом болота, по островкам, выглядевшим, как плавучие рощи. Передвижение здесь было возможно только по деревянным настилам. По ним, ночью, сгибаясь под тяжестью ноши, колонны подносчиков тащили на себе патроны, снаряды, продовольствие; возвращаясь, выносили раненых, используя волокуши.

Если дождь – настилы уходили под воду. Тогда шли буквально по воде, проваливаясь по пояс, и главное было не угодить в воронку – там вообще можно было утонуть.

Так выглядел весь Волховский фронт – от Новгорода до Ладожского озера, до Ленинграда».

«Непроходимые болота и только узкие полоски тверди, используя которые в невероятно тяжёлых условиях, сапёры сооружали жердевые дороги, дорожки, тропинки. Главную артерию – дорогу Малая Вишера – река Волхов – сапёрные части выстлали брёвнами: бревно к бревну. По этой дороге ходили и тяжелогружёные автомашины, и перебрасывалась артиллерия и даже танки. Однако ездить было по ним одно мучение – тряска ужасная, выматывающая душу.

К тому же дорогу бомбили. Стояли белые ночи. Истребители и лёгкие бомбардировщики непрестанно барражировали в воздухе.

На понтонную переправу через Волхов у Селищенских ворот ежедневно прилетали 25–28 самолётов».

«Войска 59-й армии, куда мы с Шубиным направлялись, вели в это время тяжёлые, кровопролитные бои, пытаясь прорвать кольцо окружения 2-й ударной армии, до этого успешно продвигавшейся в направлении на Любань, к Ленинграду».

«Самолёты атаковали даже одиночных солдат, идущих по настилу.

Проехав на попутном грузовике 15–18 километров и вконец намучавшись от изнурительной тряски и непрерывных тревог “Воздух!”, мы выскочили из кузова машины и, полагаясь на самый безотказный вид транспорта – собственные ноги, вышли к Волхову, к линии фронта, значительно обогнав нашу полуторку.

В дороге я убедился, что мой новый товарищ Павел Шубин не неженка. Шубин оказался хорошо натренированным, выносливым человеком, и труднейшая дорога для него была неутомительная. Он шёл легко, бодро, зорко наблюдая за воздушной обстановкой».

«Мы обменялись мнениями о характере боевых действий на нашем участке фронта, и я пришел к выводу, что Шубин хорошо подготовлен и в военном отношении – он свободно разбирался в тактике, твёрдо знает уставные положения о боевых действиях взвода, роты и батальона.

Я спросил Шубина, когда и где он сумел получить такие военные знания.

– Как когда? Так ведь нас в Герценовском институте учили и военному делу. Я не один раз бывал на военных сборах в нашем лагере».

И здесь Шубин, в своей манере, вдруг выдал:

– Если бы не назначили на службу в редакцию газеты, я, конечно бы, командовал взводом или ротой. А может, со временем – и батальоном.

Удивительно, но опытный офицер Дёмин не почувствовал тогда в словах Шубина никакой рисовки. Он ему поверил!

«…Из него вышел бы очень умелый, знающий и волевой командир», – убеждённо написал Дёмин много лет спустя.

«Я с удовольствием убедился, что Павел Шубин исключительно вынослив, лёгок на ногу, очень наблюдателен».

И там же: «Почему же, – подумал я, – полковой комиссар Павлов просил меня “уберечь, остеречь, удержать, если надо, Павла Шубина?”

Потом уже понял, что Шубина надо было лишь сдерживать от неоправданного риска, от стремления показать, что он ничем не хуже тех, кто сегодня ходил в атаку».

Первые военные стихи, что называется, с натуры были написаны в те же примерно дни.

И, кажется, даже можно фотографически вообразить себе тот миг, когда Шубин возвращается с задания, пешком, а навстречу ему – артиллеристы. Он остановился на миг, вглядываясь, и – зародилось стихотворение.

Лес

От вершин до самого подножья —

Одет в буран,

Закован в чистый лёд…

На запад,

По лесному бездорожью,

Идёт, идёт артиллерийский взвод!

Кряхтят

Гуськом запря́женные кони —

Заиндевели потные бока,

И ездовые дуют на ладони,

Глядят на снеговые облака.

Большая пушка

Вытянулась длинно,

А санный путь всё хуже с каждым днём.

Как далеко

Отсюда до Берлина,

Но мы дойдём…

Из повести Александра Чаковского: «В ту зиму мы многое пережили, многому научились: не спать по суткам, разводить костёр на снегу, отыскивать блиндажи в лесах и снежных равнинах; мы научились разбираться в картах, спасаться от мин, отыскивать деревни, которых нет на карте и вообще нет на земле, ибо они сожжены и сровнены с землёй, будто по ним прошла гусеница гигантского танка… Научились ценить тепло крохотной землянки с железной печкой и спать сидя и стоя, спать в шофёрской кабине и в кузове, на обледенелых снарядных ящиках, на еловых ветках, брошенных прямо в снег… Научились знакомиться с людьми и вступать с ними в дружбу с первого слова».

«Для нас слово “Ленинград” не было только названием города. Оно приобрело значение лозунга. Оно стало синонимом слова “прорыв”.

Среди нас было много ленинградцев. Они изредка получали письма “оттуда”.

В тот вечер письмо из Ленинграда получил Губин. Он читал его, держа на коленях и опустив голову.

– “…И Женя умерла, и Галя умерла, а мама ещё не умерла, но, наверное, умрёт на днях, потому что ей очень плохо… – прочёл он вслух, и губы его стали тонкими, как всегда, когда он волновался. – И не можешь ли тыприслать нам немного луку…”»

В Ленинграде оставались десятки, если не сотни знакомых Шубина. Его Ленинград – вымирал!

О, как он ждал деблокады города, ставшего родным!

Шубин был направлен в 13-й кавалерийский корпус генерала Николая Ивановича Гусева (включал 25-ю, 80-ю и 87-ю