Последняя капля слезы - Габдулла Мухамедгарифович Тукай

не смягчит?

«Кто ты, кто ты, бессердечный? Как зовут тебя, джигит?

Завтра, если я до встречи с нашей братьей доживу,

На вопрос: «Кто твой обидчик?» – чьё я имя назову?»

«Так и быть, скажу я, братец. Это имя не забудь:

Прозван я «Вгодуминувшем»… А теперь пора мне в путь».

Шурале кричит и воет, хочет силу показать,

Хочет вырваться из плена, дровосека наказать:

«Я умру. Лесные духи, помогите мне скорей!

Прищемил Вгодуминувшем, погубил меня злодей!»

А наутро прибежали шурале со всех сторон:

«Что с тобою? Ты рехнулся? Чем ты, дурень, огорчён?

Успокойся! Помолчи-ка! Нам от крика невтерпёж.

Прищемлён в году минувшем, что ж ты в нынешнем ревёшь?»

Театр

Театр – и зрелище, и школа для народа,

Будить сердца людей – вот в чём его природа!

На путь неправедный он не даёт свернуть,

Он к свету нас ведёт, открыв нам правый путь.

Волнуя и смеша, он заставляет снова

Обдумать прошлое и смысл пережитого.

На сцене увидав правдивый облик свой,

Смеяться будешь ты иль плакать над собой.

Узнаешь: жизнь твоя светла иль непроглядна,

Вот это верно в ней, а это в ней неладно,

Развить захочешь ты достойные черты, –

Так новой мудростью обогатишься ты.

И если ты хорош, то только лучше станешь,

А если ты дикарь – из темноты воспрянешь.

В театре рангов нет, в нём так заведено:

Ты господин иль раб – театру всё равно!

Он чист и величав, влечёт он к светлым высям,

Свободен и широк, он свят и независим.

Он – воспитанья храм, он – знания дворец,

Наставник для умов, целитель для сердец.

Но следует ему блюсти одно условье:

Родной народ учить с терпеньем и с любовью

И с древа мудрости срывать такой лишь плод,

Который красотой и зрелостью цветёт.

Против золота

О Всевышний! Сделай милость, убери скорей с земли

Пламень золота, чьи искры всю её насквозь прожгли!

Может, ангелам удастся этот жар и этот чад

Напрочь вымести из мира, зашвырнув подальше в ад.

Пусть бы там он, дьявол жёлтый, наконец дотла сгорел –

Мести жду за всех, кого он во грехи ввести сумел.

Мир – с чертями, с сатаною – успокоится тогда,

Ибо сгинет блеск манящий – в нём, проклятом, вся беда.

Только золото способно человека искусить,

Ослепить своим сияньем и с пути прямого сбить.

По земле давно брожу я – и везде, где ни бывал,

Лишь от золота несчастья, а чертей я не встречал.

У коварного металла в рабстве люди искони,

Из-за золота не видят горькой истины они.

Честь и вера, всё на свете – только в золоте для них,

Библия, Коран с Талмудом, мудрость всех священных книг.

Размышления одного татарского поэта

Я пою, хоть жильё моё тесно и старо,

Не боюсь, хоть любимый народ мой – татары,

Хоть сегодня он стрелы вонзает в меня,

Я недрогнувшей грудью встречаю удары.

Я иду, не склоняясь к дорожному праху,

Я преграды пинком устраняю с размаху –

Молодому поэту, коль взял он перо,

Поддаваться нельзя ни боязни, ни страху.

Не страшимся мы вражьего злобного воя –

Как в Рустаме, живёт в нас отвага героя.

У поэта бывают и горе, и грусть,

Он – как море, а море не знает покоя.

От добра я, как воск, размягчаюсь и таю,

И, хваля справедливость, я мёд источаю.

Но увижу недоброе дело – бранюсь,

Ух, и злюсь я, как только я подлость встречаю!

Зло и гнусность доводят мой гнев до предела –

Будто палкою тычут назойливо в тело.

«Что вы делаете?» – вынуждают кричать.

«Тьфу, глупцы!» – заставляют плевать то и дело.

Пусть в меня иногда и стреляют нежданно,

Не кричу: «Это выстрел из вражьего стана!»

«Ты ошибся, товарищ, стрелу убери», –

Говорю я, как друг, хоть в груди моей рана…

Горький вышел мой стих, горечь сердца вбирая…

Он испёкся как будто, а мякоть – сырая.

Соловья ощущаешь в груди, а на свет

Лезет кошка, мяуканьем слух раздирая.

Сладко-горькое блюдо нам кажется вкусным,

Хоть отважно смешал я весёлое с грустным,

Хоть и сладость, и горечь смешал я в стихах,

Я свой труд завершу, если буду искусным.

Образцами мне Пушкин и Лермонтов служат.

Я помалу карабкаюсь, сердце не тужит.

До вершины добраться хочу и запеть,

Хоть посмотришь на кручу – и голову кружит.

Путь далёк, но до цели меня он доставит.

Не горбат я, не жду, что могила исправит.

Где-то спящие страсти прорвутся на свет,

И небес благодать мои крылья расправит.

Беседа

Когда порой с тобой сижу вдвоём,

Глядя в глаза, как в тёмный водоём,

Ты речь заводишь, как дитя, болтая,

О всём, что видела сегодня днём.

Когда я глаз от глаз не отвожу,

Молчу и лишь «да, да!» на всё твержу,

Ты думаешь, что всё я понимаю,

Поскольку я как статуя сижу.

Нет! Смысл рассказа тёмен для меня,

Не слушаю, да и не слышу я.

Обиделась бы ты, узнав про это,

Что целый час