Последняя капля слезы - Габдулла Мухамедгарифович Тукай

рассказывала зря.

Любовь моя! Какой глубокий вздор

Твой бедный, повседневный разговор!

О, лучше бы «люблю» ты мне сказала, –

Пускай бы это говорил твой взор!

Так ты болтаешь целый час почти,

А от тебя мне глаз не отвести,

И красота твоя в любое время

Меня вольна, как чудо, потрясти.

Не слышу ничего. Гляжу ей в рот

И ловко притворяюсь, что, мол, вот

Как интересно слушать! И мне страшно,

Что всё расскажет, встанет и уйдёт.

По-моему, ты ангел. Грязь земли

Не для тебя. Но и в земной пыли

Светла ты. Я с тобою рядом низок.

Твой дом на небе, от земли вдали!

Ты создана, чтобы любимой быть,

Чтоб радостно и глубоко любить.

О, как ты, нежная, могла мне сердце

Угрюмой безнадёжностью пронзить?

Поверь, цены не знаешь ты себе,

Найдёшь лишь горе ты в земной судьбе.

Зачем тебе нужны заботы жизни?

Они не для тебя, не по тебе!

Храню внимательный, спокойный вид,

А сердце рвётся, сердце к ней летит,

А пальцы рвутся ей потрогать руку.

«Нельзя!» – рассудок робкий говорит.

Но вот конец блаженству моему.

Уходишь: сердце падает во тьму.

Моей безвыходности не поймёшь ты,

Коль даже догоню и обниму.

Мышь, попавшая в молоко

(Из одной американской газеты)

Подполья жительница – мышь, в чулане шастая тайком,

Не знаю как и почему, попала в чашу с молоком.

Бедняжка мечется, плывёт, по стенам лапками скользит

И тонет в белом молоке – оно ей гибелью грозит.

Нельзя бездействовать в беде! И мышка, правилу верна,

Плывёт и вдоль, и поперёк, – спастись надеется она.

Не пропадают зря труды… Вот легче, вот совсем легко.

Так долго плавала она, что в масло сбилось молоко.

Теперь, на масло опершись, она встаёт, а там, глядишь,

Из чаши выпрыгнула вмиг – и убежала в норку мышь.

О мой родной! Ты хоть в воде, хоть в молоке ты утопай,

Будь терпелив, настойчив, смел – отчаянью не уступай!

О красавица

(По Лермонтову)

Не ленись, о красавица, в зеркало чаще смотри

На лицо своё ясное, что розовее зари.

Словно звёзды глаза, и дугой выгибается бровь.

Эти губы твои, целовал бы их вновь я и вновь.

Погляди и скажи, что не зря тебя хвалит поэт

И что смысл этих строк тебе ясен, как солнечный свет.

Посмотри на себя, и твоя улыбнётся душа,

Ты невольно вздохнёшь и прошепчешь: «Как я хороша!»

Но, любуясь собою, довольства и счастья полна,

Вдруг встревожишься ты: «Хороша… а кому я нужна?»

Посмотри и пойми, что поэт восторгался не зря

И что плакал не зря он, сердечным волненьем горя.

Ты согласна, душа моя? Ты на моей стороне?

Я ведь прав, если даже погибнуть назначено мне.

Надежды деревенской женщины, баюкающей ребёнка

Баю-баю, скоро ты

В Бухару прибудешь ты,

А потом домой вернёшься

И муллою будешь ты.

В дорогом чапане ты

И в чалме белейшей ты

К баю явишься и в жёны

Дочь его попросишь ты.

Дочь, конечно, отдадут,

Сватьи старые придут,

Скажут: «Ты, мулла, прекрасен,

И тебя давно здесь ждут».

Ты в Собрание пойдёшь,

Дело там себе найдёшь,

Станешь ты у нас хазретом,

В указные попадёшь.

Счастлив будешь ты во всём,

Будешь зван ты в каждый дом,

Угостят тебя, мой мальчик,

В каждом доме беляшом.

Как указ получишь ты,

Синий дом построишь ты,

Обращать молитвы к Богу,

Как умру я, станешь ты.

Кто дороже мне, чем ты?

Плоть от плоти моей ты,

Жизнь моя, покой и радость –

Ты, сынок, один лишь ты.

Спи, сынок мой, засыпай,

Глазки, свет мой, закрывай,

Коль не выспишься, назавтра

Плакать будешь, так и знай.

Пусть тебя обнимет сон,

Пусть спокойным будет он.

Погляди-ка, месяц ясный

Шлёт с небес тебе поклон.

Родной земле

Хоть юнцом с тобой расстался, преданный иной судьбе,

Заказанье, видишь, снова возвратился я к тебе.

Эти земли луговые, чувства издали маня,

Память мучая, вернули на родной простор меня.

Пусть несчастным сиротою вырос в этом я краю,

Пусть томили униженья юность горькую мою, –

Времена те миновали, птицей улетели прочь,

Дни былые вспоминаю, как с дурными снами ночь.

Хоть твои хлестали волны, чёлн мой не пошёл на дно,

Хоть твоё палило пламя, не сожгло меня оно.

И поэтому я понял, край мой, истину одну,

Что душа равно приемлет и огонь твой, и волну.

Я постиг, что всё священно: и овин твой, и ручей,

И гумно твоё, и степи, и дороги средь полей,

И весна твоя, и осень, лето знойное, зима,

Белые чулки да лапти, да онучи, да сума,

И собаки, и бараны – вся родная сторона;

Любо мне и то, что плохо, даже то, чем ты бедна.

На нас напраслину возводят

У нас как будто правды нет… Зато обману нет