Насилие. Микросоциологическая теория - Рэндалл Коллинз

избежание дальнейшего насилия [Anderson 1999: 126–128]. Именно так выглядит инструментальное использование кодекса со стороны агрессоров, выходящее за рамки простого оборонительного фасада в духе Гоффмана, который демонстрируют «пристойные» люди, или характерного для молодежных уличных банд ритуального насилия, необходимого для подтверждения принадлежности к группе[20]. Между тем наркобизнес – это не просто членство в группе, а альтернативная статусная иерархия, и здесь, как и в любой иерархии, чем дальше вверх, тем относительно меньше возможностей, а следовательно, появляется бо́льшая вероятность, что кодекс будет использоваться насильственным образом с целью добиться своего или хотя бы просто отбиться от конкурентов. В то же время грабители доводят кодекс до предела и даже выходят за рамки сообщества. Зайти слишком далеко можно даже в сообществе, организованном вокруг антиномичной позиции по отношению к миру нормальности, однако это чревато изоляцией и утратой статуса.

Таким образом, уличный кодекс в целом представляет собой институционализированную шумиху, а в случаях с меньшей степенью конфронтации – институционализированное бахвальство. Уличный кодекс стабилизирует взаимодействие на том уровне, который по учтивым «гоффмановским» стандартам среднего класса находится в шаге от насилия. Иногда этот шаг за грань насилия все же предпринимается, но относительно ограниченным способом, учитывая то, что позиция, предполагаемая уличным кодексом, предполагает лишь демонстрацию возможности совершить серьезное насилие. Уличный кодекс представляет собой убедительный пример того, как бахвальство может выступать заменителем насилия. В то же время он представляет собой разновидность инсценировки в духе Гоффмана, находящейся на грани чего-то иного, в связи с чем возникают ситуации, когда эта инсценировка поставлена плохо – либо, наоборот, слишком хорошо, – и то, что начинается как драматическое шоу, воплощается в реальность.

Траектории, ведущие в туннель насилия

Теперь мы можем вернуться от частного случая уличного кодекса к более общей модели ситуационной конфронтации и случайностей эскалации. В предшествующих главах уже использовалась метафора туннеля насилия – в прежних контекстах она главным образом применялась к ситуации, которую мы определяем понятием «наступательная паника», когда напряженность и страх внезапно оборачиваются ослаблением одной из сторон конфронтации, в результате чего образуется эмоциональный вакуум, в который обрушивается другая, теперь уже победоносная сторона. Следующее за этим неистовство непрекращающихся нападений, зверств и чрезмерной жестокости напоминает туннель, в который проваливаются агрессоры, увлекаемые собственным эмоциональным резонансом, сопровождаемым встречными эмоциями и жестами потерпевших поражение – именно так слабость подстегивает силу. В конечном итоге те, кто совершает насилие, выбираются из этого туннеля, порой отказываясь признать, что все это натворили именно они, пока там находились.

Теперь же можно задать общие рамки для использования данной метафоры. Нахождение в туннеле напоминают любые ситуации насилия в ритме «на всю катушку»: в этот момент динамика схватки берет верх, и действующие лица оказываются охвачены этой динамикой, пока схватка не затихнет сама собой. Наиболее зрелищной версией этого – глубокой ямой внутри туннеля насилия – оказывается та разновидность наступательной паники, когда происходит асимметричная взаимная вовлеченность между тем, кто внезапно оказался в доминантной позиции, и пассивным побежденным. Однако в туннеле насилия может происходить и нечто иное, помимо ситуаций, в которых сильный обрушивается на слабого: насилие может быть менее продолжительным и более сдержанным, а при достаточной социальной поддержке в туннеле может состояться и честный поединок, причем стены тоннеля здесь почти в буквальном смысле формируются стеной зрителей. В то же время возможны варианты, когда туннель растягивается во времени – от одной ситуации к другой, как в случае серийных убийств. В таких случаях происходящее внутри тоннеля выступает уже не концентрированной напряженностью и вовлеченностью жарких эмоциональных порывов, а некой эмоциональной зоной – более разреженной и охлажденной, но в любом случае находящейся за пределами эмоциональной атмосферы повседневного опыта.

Однако теперь хотелось бы сосредоточиться не на том, что происходит внутри туннеля, а на процессах входа в туннель и выхода из него. Одной из траекторий, ведущих в туннель неистового насилия, является наступательная паника, столь часто наблюдаемая в насилии с участием военных и полиции. Она имеет специфический характер нагнетания напряженности и ее разрядки, когда одной из сторон внезапно овладевает слабость. Однако существуют и другие траектории, которые ведут к порогу туннеля, а иногда и дальше. Последующее нахождение в туннеле может быть не очень долгим, причем то, что там происходит, может не слишком напоминать ситуацию, когда одна сторона противостояния наваливается на другую: пребывание в туннеле насилия само по себе может оказаться пугающим или по меньшей мере отталкивающим, и вскоре те, кто там оказался, будут вытолкнуты наружу.

В туннель насилия ведут длинные и короткие траектории. Как уже неоднократно подчеркивалось, ключевое значение имеют последние, ведь даже длинные пути, ведущие к насилию, обычно должны пройти через один из коротких путей, чтобы достичь своей цели. Здесь мы можем отложить длинные траектории на потом и сосредоточиться на деталях ситуационного процесса[21]. Зададимся следующим вопросом: в каких случаях развивающаяся конфронтация перерастает в насилие, а в каких стабилизируется или отступает? В обычных для повседневной жизни перепалках такие ситуации формируют два основных типа траекторий: первая из них – ссора, переходящая в жаркий спор, а вторая, более запальчивая, – это бахвальство, перерастающее в оскорбления и шумиху. Рассмотрим их поочередно.

Одной из особенностей микровзаимодействия в момент обострения споров является то, что происходит нарушение ритуала нормальной беседы, в котором у каждого есть своя очередь говорить. Обычный разговор с высокой солидарностью участников настроен на ритм чередования высказываний: один из говорящих следит за ритмом речи (и телодвижениями) другого, чтобы взять слово в конце его выступления, поддерживая поток, который очень напоминает совместное пение (см.: [Сакс и др. 2015], а также дополнительные свидетельства и анализ в: [Collins 2004]). Разговор с высокой солидарностью участников проходит «без сучка без задоринки» (no gap no overlap), в нем избегаются неловкие паузы, равно как и столкновения по поводу того, кому принадлежит трибуна, то есть кому быть выступающим, к которому приковано наибольшее внимание аудитории. Эскалация споров влечет за собой столкновения не только по поводу того, что именно говорится, но и в самой микроинтеракционной процедуре общения; выступающие пытаются перекричать друг друга, отказываются предоставить другому возможность говорить или пытаются вклиниться в их высказывания (см. стенограммы в: [Schegloff 1992] и анализ в: [Grimshaw 1990]).

В жарких спорах приобретающая все более физический характер борьба за контроль над самой ситуацией говорения и слушания дополняет, а в конечном итоге и подавляет когнитивные разногласия. Доводы звучат все громче, потому что громкость представляет собой действие, направленное на контроль над пространством разговора, и по мере того, как