Насилие. Микросоциологическая теория - Рэндалл Коллинз

каждый собеседник говорит на все более повышенных тонах в ответ на такие же действия другой стороны, громкость усиливается. Высказывания становятся резкими, отрывистыми и акцентированными – участники спора формируют их таким образом, чтобы их драматическая эффективность была услышана. Как следствие, когнитивное содержание аргументов обычно низводится до лозунгов, стереотипных выражений и ругательств. Так происходит не потому, что говорящий обязательно во все это верит или ему больше нечего передать собеседнику, а потому, что процесс инсценирования своей точки зрения редуцируется к эффективности наиболее драматических призывов к вниманию. Разгневанный тон возникает в процессе взаимодействия внезапно, не будучи связанным с индивидуальными намерениями: для людей вообще часто становится неожиданностью то, что они повышают голос и говорят более неприятным тоном, чем собирались, и даже вопреки своему сознательному решению не вступать в спор.

Разобраться в сужающихся драматургических ограничениях ситуации сложно, и именно это обстоятельство иногда может приводить к тому, что одна из сторон вырывает ту или иную форму победы из лап поражения. Тот участник спора, которому удастся совместить хоть какие-то остатки рационального представления своей точки зрения с кратким и драматичным способом ее выражения, скорее всего, одержит драматичную победу, в особенности если поблизости есть еще какие-то люди, способные это оценить. Именно так могут заканчиваться эпизоды гневных споров: инцидент исчерпан, поскольку обнаруживается драматически уместное завершение, доводящее ситуацию до кульминации без дальнейшей эскалации с переходом в насилие.

Но чаще такие эпизоды заканчиваются тем, что один или оба участника отступают в состоянии «вне себя», то есть с драматической демонстрацией гнева и презрения ко всей сцене спора. Как правило, здесь действует молчаливое соглашение о том, что другому дозволяется эта поза «вне себя» вместо того, чтобы преследовать его или ее для продолжения спора. Третья возможность заключается в том, что спор застревает на уровне повторения одного и того же и в дальнейшем разваливается из‑за ощущения скуки. К этому сценарию мы более подробно обратимся позже, поскольку именно здесь обнаруживается ключевой момент, определяющий, перерастет ли словесный спор в насилие. Четвертая траектория – перерастание спора в насилие; зачастую это микроэскалация, которая вырастает непосредственно из борьбы за очередность высказывания, из попытки «переговорить» другого человека. Борьба за возможность выступить становится все более громкой и эмоционально напряженной; мышцы напрягаются в попытке заставить себя услышать и заставить другого потесниться, чтобы быть услышанным, и когда эта напряженность перехлестывает через край, совершается насилие.

Шумиха также может вести по аналогичным четырем микротраекториям как в туннель насилия, так и в направлении от него. Кто-то может потерпеть поражение от идеально разыгранного оскорбления – победу при этом присуждает разборчивая публика. Кто-то может прервать столкновение, покинув сцену – такое решение напоминает выход из спора в гневе, за тем исключением, что припадок гнева подразумевает возложение морального бремени на того, кто нарушил нормальную сцену цивильности и нормальные связи социальных взаимоотношений. Между тем покидающий сцену, наполненную шумихой, идет на поводу именно у обычных намерений того, кто ее устраивает, – так выглядит победа захватившего ситуационное доминирования над тем, кто оказался в ситуационном подчинении. Третьей траекторией, к которой мы совсем скоро перейдем, является стабилизация посредством повторения. Наконец, четвертый путь – дальнейшая эскалация с перерастанием в насилие, которая происходит в том случае, если три другие траектории потерпели крах.

На первый взгляд, все проявления бахвальства выглядят одинаково грубо, пугающе, уродливо и неотесанно. Но если мы хотим разобраться, каким образом бахвальство может стабилизировать напряженность, а в конечном счете и снять ее без вступления в драку, необходимо весьма внимательно изучить его микропаттерны. Как уже отмечалось, бахвальство может возникнуть из ситуации, когда во время развлечений или разгула кто-то принимается за хвастовство и игривое самоутверждение. Но на стадии бахвальства оскорбления перестают быть юмористическими – акцент на остроумии исчезает, и оскорбления, как правило, становятся стереотипными и повторяются снова и снова. Это означает, что если бахвальство продолжается достаточно долгое время, то оно становится надоедливым, к нему теряется интерес. Зрители происходящего постепенно исчезают (в качестве примера можно напомнить поведение свидетелей – автора и других людей – уличной драки в Сомервилле, о которой рассказывалось в главе 2), а в дальнейшем и сами непосредственные участники противостояния больше не обнаруживают в нем энергию и позволяют ситуации превратиться в невнятное брюзжание.

Приведем такой пример из студенческого отчета:

Два мальчика-подростка начинают кричать друг на друга, находясь рядом со своей школой в том месте, в районе, где ученики ждут, когда их заберут домой. Мальчики сближаются на расстояние вытянутой руки и толкают друг друга туда-сюда. Так продолжается несколько минут, пока другие ученики с тревогой наблюдают за происходящим с безопасного расстояния. (Иными словами, отсутствует проявляющая высокую солидарность массовка, которая подначивает участников противостояния, – вместо нее имеются лишь разрозненные люди, которые опасливо наблюдают за ситуацией.) В конце концов двое мальчиков разворачиваются друг от друга и расходятся в разные стороны.

Скорее всего, противостояния подобного рода происходят гораздо чаще, чем случаются полномасштабные драки. Вот еще один пример (из полицейского отчета в Южной Калифорнии):

В разгар учебного дня группировка чернокожих подростков проникает на территорию средней школы (сами они там не учатся) и отправляет в ее помещение девочку, чтобы та позвала мальчика, которого они разыскивают. Тот выходит, за ним следуют его товарищи. Обе группы стоят на расстоянии друг от друга, демонстрируя в сторону соперника «распальцовку». Девочка, стоящая позади чернокожей компании, держит рюкзак, в котором находится огнестрельное оружие, а кто-то из мальчиков время от времени его открывает, чтобы продемонстрировать оппонентам, что у них есть «пушки». Противоположная сторона, в свою очередь, приподнимает рубашки, чтобы показать собственные «пушки», заткнутые за пояс. Все это действо не перерастает уровень насмешек, демонстрации признаков участия в банде как формы вторжения на чужую территорию и совершения угрожающих жестов. В итоге драки не случается, после чего в дело вмешивается школьный вахтер, который вызывает патрульного полицейского. Хотя участники обеих группировок вооружены, они ретируются вместо того, чтобы затеять драку с вахтером или патрульным – это посторонние лица, не участвующие в шоу, которое разыгрывают подростки, а следовательно, они не являются подходящими в социальном плане мишенями.

Можно ожидать, что противостояния между равными соперниками, как правило, будут стабилизироваться именно на уровне бахвальства. Если обратиться к микродеталям, то чем дольше продолжаются оскорбления и толкотня, тем меньше вероятность того, что драка действительно состоится (за это наблюдение автор признателен Люку Андерсону). И наоборот: драки случаются именно тогда, когда происходит быстрая эскалация через фазу бахвальства. Все это можно описать в терминах