Насилие. Микросоциологическая теория - Рэндалл Коллинз

под стражу подозреваемых. Такое применение силы является «нормальным» и «легитимным», однако оно имеет концентрированный характер: 20% подобных случаев приходится всего на 5% полицейских, а на следующие 10% – еще 33% инцидентов. Точно так же из отчетов следует, что в применении чрезмерной силы или неподобающих методов был замечен 21% полицейских[2]. Внутри этой элиты, чрезвычайно склонной к совершению насилия, существует своя стратификация: 2,2% от общего числа сотрудников полиции Лос-Анджелеса имели четыре или более таких подозрений в своих личных делах, а 0,5% – шесть или более. Последняя группа сотрудников – «копы-ковбои» этого департамента – также более активно применяла стандартные силовые методы: в среднем на каждого из них приходилось по 13 сообщений о применении силы любого типа, тогда как средний показатель для всех полицейских, которые когда-либо применяли любую силу, составлял 4,2 аналогичного сообщения. Среднестатистический полицейский, который вообще применял силу, делал это примерно раз в год – несколько реже, чем показатель для всех полицейских сил, – тогда как у «ковбоев» имелось примерно три-четыре подобных инцидента в год. Кроме того, в эпизодах с применением насилия «ковбои» вели себя более жестко: в 58% сообщений о применении силы представителями этой группы утверждалось о чрезмерных действиях, тогда как для среднестатистического полицейского, который когда-либо применял силу, доля чрезмерных случаев составляла 14%.

Аналогичные закономерности отмечают и другие исследователи. Например, Ханс Тох [Toch 1980] указывал, что в Окленде основная часть случаев полицейского насилия приходилась лишь на незначительное количество сотрудников полиции. Исследователь нидерландской полиции в Амстердаме Бас ван Стокком утверждает, что в большинстве жалоб граждан на грубое или агрессивное поведение правоохранителей фигурирует лишь незначительная часть полицейских (личное общение, сентябрь 2004 года; см. также: [van Stokkom 2004; Geller, Toch 1996, глава 14]).

Насилие имеет концентрированный характер и по ту сторону закона. В когортных исследованиях, в которых отслеживались все молодые мужчины с момента рождения, был выявлен сегмент с высоким уровнем криминализации, составляющий не более 15%, на который приходится без малого 84% насильственных преступлений [Wolfgang et al. 1972; Collins 1977]. Разумеется, не все преступления носят насильственный характер, однако и здесь действует аналогичный паттерн: 6–8% подростков и молодых людей мужского пола совершают 60–70% всех преступлений в своей возрастной группе[3].

Исследования, посвященные заключенным, демонстрируют фрактальное (рекурсивное) повторение более масштабной модели: внутри группы активных представителей преступного мира существует криминальная элита. Авторы работы [Blumstein et al. 1986] обнаружили пирамидальную стратификацию среди преступников, отбывающих срок за вооруженные ограбления и кражи со взломом[4]: нижние 50% совершали пять или меньше преступлений в год (раз в десять недель или реже), верхние 10% совершали аналогичные действия чаще, чем раз в неделю, а верхние 5% совершали 300 и более преступлений в год, то есть почти каждый день. На вершине этой иерархии находилась небольшая группа, характеризуемая как «жестокие хищники», которые совершали примерно три преступления каждые два дня [Chaiken, Chaiken 1982]. Согласно другому исследованию, выполненному на тюремном материале, к профессиональным преступникам, совершающим 60% ограблений, краж со взломом и автомобильных краж, относятся лишь 25% заключенных [Peterson et al. 1980]. В еще одном исследовании, где отслеживались жизненные траектории несовершеннолетних преступников вплоть до тридцатилетнего возраста, выделяются три уровня: 1) элита профессионального криминалитета (около 3%), которая постоянно и с высокой интенсивностью совершает преступления, 2) нечто вроде криминального среднего класса (26%) с преступной активностью на среднем уровне и 3) большинство не столь закоренелых преступников (71%), которые по прошествии времени прекращали криминальную деятельность [Laub et al. 1998]. Как демонстрируют эти исследования, наиболее закоренелые и активные преступники заодно оказываются и наиболее склонными к насилию – именно постоянное совершение насилия отличает элиту в более масштабной криминальной среде.

Криминальные группы представляют собой подвиды внутри более крупной популяции. Соединив данные двух приведенных выше типов исследований, можно увидеть, что подавляющее большинство тяжких преступлений совершают (или по меньшей мере получают за них приговоры) от 25 до 40% преступников; умножив эти показатели на 20–40% мужчин, которые подвергались задержаниям [Farrington 2001; Blumstein et al. 1986; Wolfgang et al. 19; Polk et al. 1981; Wikstrom 1985], можно сделать вывод, что большинство тяжких преступлений совершают от 5 до 15% всех мужчин[5]. Внешнюю границу криминальной популяции составляют люди, которые имели хоть какие-то проблемы с законом (опять же, речь идет только о мужчинах), – это самая большая доля в пределах населения в целом. Еще один тип исследований основан не на полицейских отчетах, а на самоопросниках: здесь респондентам задаются вопросы об их преступной деятельности вне зависимости от того, случалось ли им попасть в руки полиции. В одном из таких исследований 36% чернокожих подростков и 25% белых подростков сообщили, что совершили одно или несколько насильственных преступлений [Elliott 1994].

Если взглянуть на эти данные под другим углом, то доля представителей этих возрастных групп, состоящих в уличных бандах, на самом деле гораздо ниже, чем в расхожем представлении. В национальном разрезе из примерно 730 тысяч участников уличных банд, которые насчитывались в США в 2003 году, только 11,5% были чернокожими и латиноамериканцами в возрасте от 15 до 24 лет, причем это максимальная оценка, поскольку некоторые банды состоят из представителей других этнических групп[6]. В качестве исторического сравнения можно привести Чикаго 1920‑х годов, где в бандах состояло около 10% подростков и юношей в возрасте от 10 до 24 лет, а среди иммигрантов – около 13%[7]. В отдельных этнических сообществах некоторые из этих показателей довольно высоки (30% чернокожих и латиноамериканцев в бандах Южной Калифорнии в начале 2000‑х годов, 40% итальянцев в чикагских бандах в 1920‑х годах), однако даже в группе молодых мужчин никогда не бывает так, что большинство ее представителей участвуют в криминальной деятельности. Для некоторых из первых уличных банд был характерен лишь легкий уровень делинквентности, они были плохо вооружены и совершали сравнительно мало насильственных действий. Современные банды совершают больше убийств, но непосредственное участие в банде само по себе не подразумевает, что большинство ее членов основную часть своего времени совершают много насилия. В 2003 году в США было совершено около 16,5 тысячи убийств, и если представить, что половина из них приходится на уличные банды, то окажется, что лишь один из 88 их членов (1,1%) совершал убийство в течение года. Как правило, в качестве ритуала посвящения в банду используются драки, а иногда их участники дерутся для того, чтобы изменить свое положение в неофициальной иерархии [Anderson 1999; Jankowski 1991]. Надежные данные о том, как часто участники уличных банд участвуют