Совращенный поселянин. Жизнь отца моего - Никола Ретиф де ла Бретонн

я отправился в Париж. Здесь все вызывало у меня дорогие сердцу и мучительные воспоминания! Я выходил только в сумерках, скитался по улицам и сокрушался, видя мое былое жилище, дом, где... жили Фаншетта и моя сестра. Я содрогнулся от ужаса, проходя мимо дома, где падшая Юрсюль... Я умилялся, глядя на дом, где Зефира оказала мне помощь, на дом, где я наслаждался мимолетной славой, и я испытал презрение к себе, вспомнив о браке, на который пошел из корысти, о своем поведении с женой и о своем разврате.

Я повстречал женщин, соучастниц моих преступлений. Я видел их, но они меня не видели, — их взоры привлекает лишь блеск; есть среди них и такие, которые живут в Париже по многу лет, не зная, есть ли другие люди кроме тех, что окружены роскошью. Видел я и Обскурофилу. Будучи уверен, что она меня не узнает, я подошел к ней совсем близко в момент, когда она входила в здание Оперы, и постарался, чтобы она заметила меня. Я догадался, что она меня видит, по флакону, который она стала нюхать. На другой день я написал ей следующие строки:

«Развейте овладевшие Вами чары, мадемуазель. Стезя порока не всегда усеяна розами. Оборванец, при виде которого Вам пришлось вчера прибегнуть к флакону, в свое время был Вами любим; он разделял с Вами преступные утехи, Вы припадали устами к его устам, и из Ваших объятий он попал в руки палача... Нынче он беден, молодость его увяла под гнетом преступлений и скорбей; он лишился руки, и проливаемые им слезы ослабили его зрение. Облегчите его участь, — но не денежной помощью, которой он не примет, а изменив к лучшему свое поведение. Прощайте, мадемуазель. За истекшие годы Вы значительно утратили свою прелесть!»

Мне горячо хотелось узнать, что сталось со злополучной Лорой. Я наводил о ней оправки в тех местах, где она раньше жила; о ней говорили как о погибшем создании. После этого я стал еще усерднее разыскивать ее. И вот однажды вечером, проходя по улице дез-Англе, я заметил двух несчастных, которые приставали к прохожим; голос одной из них поразил меня, и я подошел к ним. То была горничная Лоры. Я спросил ее, что сталось с ее хозяйкой. Оглядев меня с презрением с ног до головы (ибо даже подонки меня презирают), она ответила мне, что ее хозяйка продается по дешевке, и что хоть я и мужлан, но если оденусь поприличнее, то могу ее видеть на улице Тикетон в доме, который она мне указала. Я удалился, пожурив эту девицу и получив от нее в ответ тумака, и скрылся в своем убежище на дворе д’Альбре, где в заброшенной конюшне я сплю на соломе с другими подобными мне горемыками, однако далеко не столь преступными. На другой день, едва рассвело, я написал Лоре приблизительно следующее:

«Виновник ваших заблуждений наказан, кузина; он наказан законом, наказан потерей руки, но главное его наказание — ваше распутство. Какое удовольствие доставляет вам, любезная моя Лора, по-прежнему вести преступную жизнь? Неужели вам это не надоело, не внушает вам отвращения! Неужели вы не устали от этого? На моих глазах один из ваших сообщников погиб на эшафоте; другой, тот, что вам сейчас пишет, заклеймен позором, подвергшись наказанию, уготованному злодеям, и он не дерзнет сказать, что не заслужил оного, хотя с него и снято основное обвинение: сколько других преступлений тяготеет на мне, на Годэ и на вас! Лора, я привел бы вам в пример Юрсюль, если бы недостаточно было моего собственного страшного примера; мог бы я указать вам и на Зефиру... Но не вздумайте себя с ней сравнивать; она оставалась чистой, хотя и совершала гнусности; тело ее было осквернено, но душа — чиста, и небесное провидение не дало ей закончить свои дни в позоре. Но все же, кузина, подумайте о том, кто вас погубил, когда вы пребывали в невинности в родном краю; подумайте о Годэ, который из дружбы ко мне употребил все силы ума, данного ему богом для лучшего применения, чтобы соблазнить вас, развратить, — и вы поймете, что и для вас возможно подняться на высоту, подобно Зефире. Поразмыслите об этом, о Лора! Существует убежище, которое все еще открыто для вас, но уже недоступно для меня... Прощайте».

Я отправил это письмо с одним из моих товарищей оборванцев. Вот ответ Лоры.

«Приходи, но не с тем, чтобы проповедовать мне, а чтобы вкусить в моих объятиях сладострастие, которое рассеет твою черную меланхолию. Мораль — плод горести, ее создали люди, неспособные предаваться наслаждениям. Я хочу, чтобы ты вновь стал самим собой. Мы прольем, если тебе угодно, слезы о Годэ, но прольем их за бокалом шампанского, и наш покойный друг будет играть роль скелета на пире Тримальхиона[117] {112}. Я приглашу Обскурофилу. Мне сказали, что твой гардероб не в порядке, посему присылаю тебе портного. Прощай, любезный Эдмон. Право же, я больше всего на свете желаю видеть тебя.

Лора».

Вот как обстоят у меня дела, сударь, на сегодняшний день. Я сам отнесу ответ на эту записку. Я хочу, чтобы моя внешность, моя нищета, мои угрызения, мои слезы, мои вопли привели в ужас этих двух легкомысленных особ и чтобы у них навсегда пропал бы вкус к шуткам, особенно со мною.

Прощайте... Но еще два слова. Что делает она? Довольна ли она своей жизнью? Или по крайней мере в удовлетворительном ли она состоянии?.. А сестра моя Юрсюль? А ее дети? А ваша жена?.. Тьенетта! Тьенетта! Как далеко то время, когда я называл вас этим именем! Когда она держала нас с вами возле себя! Ни слова ей; не дерзаю. Повергаюсь к ее стопам. Все вы не давайте ей говорить обо мне, думать обо мне.

Несчастный Эдмон.

P. S. Ответьте мне по адресу: Улица Тикетон, дом парикмахера, в квартиру Лоры. Не вздумайте туда приходить, — я убежал бы от вас и вы причинили бы мне еще большее горе. Немедленно же пришлите мне ответ с нарочным, а если нет, то я не буду ждать вашего письма.

ПИСЬМО CCIII

ОТ ПЬЕРРО К ГОСПОЖЕ ПАРАНГОН

Убийство Юрсюли

Сударыня! Вот выдержка из письма, полученного мною от маркиза.

«Любезный Пьер, пишу вам в полном отчаяньи. Мою жену, вашу любимую сестру, убили... Вчера, двадцать пятого, в день Рождества она по