Происхождение видов путем естественного отбора - Чарльз Роберт Дарвин

Я вкратце повторил соображения и факты, вполне убедившие меня в том, что виды изменялись в длинном ряде поколений. Это было достигнуто главным образом при посредстве естественного отбора многочисленных, последовательных, незначительных, благоприятных изменений, с одной стороны, при существенном содействии унаследованных последствий упражнения или неупражнения органа и, с другой – при несущественной помощи непосредственного воздействия внешних условий по отношению к приспособительным признакам, как прошлым, так и настоящим, и тех изменений, которые на основании нашего незнания нам кажутся самопроизвольными. По-видимому, я прежде придавал недостаточное значение силе и распространенности этих последних форм изменчивости, вызывающих прочные изменения в строении независимо от естественного отбора. Но так как в недавнее время мои выводы были часто превратно истолкованы и утверждали, что я приписываю изменение видов исключительно естественному отбору, то я позволю себе заметить, что в первом и последующих изданиях этой книги я поместил на очень видном месте, именно в конце введения, следующие слова: «Я убежден, что естественный отбор был главным, но не исключительным средством, вызывавшим эти изменения». Но это не помогло. Велика сила упорного искажения чужих мыслей; но история науки показывает, что, к счастью, действие этой силы непродолжительно.

Невозможно допустить, чтобы ложная теория объясняла так удовлетворительно, как это объясняет теория естественного отбора, целые классы фактов, которые были только что перечислены. Недавно было сделано возражение, что подобный способ аргументации ненадежен, но он постоянно применяется в жизни и применялся величайшими естествоиспытателями. Так создалась теория волнообразного движения света, и уверенность в том, что Земля вращается вокруг своей оси, до недавнего времени почти не опиралась ни на какие прямые доказательства. Возражение, что наука до сих пор не пролила света на гораздо более высокие задачи о сущности и начале жизни, не имеет значения. Кто возьмется объяснить сущность всемирного тяготения? Никто теперь не возражает против выводов, вытекающих из этого неизвестного начала притяжения, несмотря на то что Лейбниц когда-то обвинял Ньютона в том, что он вводит «в философию таинственные свойства и чудеса».

Я не вижу достаточного основания, почему бы воззрения, излагаемые в этой книге, могли задевать чье-либо религиозное чувство. В доказательство тому, как скоропреходяще подобное впечатление, можно вспомнить, что величайшее открытие, когда-либо сделанное человеком, а именно открытие всемирного тяготения, было встречено нападками Лейбница, как «потрясающее основы естественной религии, а следовательно, и откровения». Один известный писатель и в то же время духовное лицо писал мне: «Я мало-помалу научился видеть одинаковую совместимость с высоким представлением о Божестве как веры в то, что Оно создало несколько первоначальных форм, способных путем саморазвития дать начало другим необходимым формам, так и веры в то, что Оно нуждалось каждый раз в новом творческом акте для того, чтобы заполнить пробелы, обнаруживавшиеся при действии установленных им законов».

Но может быть, спросят, почему же до самого последнего времени почти все наиболее выдающиеся из живущих натуралистов и геологов не верили в изменчивость видов. Нельзя утверждать, чтобы органические существа в естественном состоянии не были бы подвержены изменчивости; нельзя доказать, чтобы сумма изменений в течение длинного ряда веков являлась бы предельной величиной; никакой ясной границы не предложено и не может быть предложено между видами и ясно выраженными разновидностями. Нельзя утверждать, чтобы виды при их скрещивании неизменно оказывались бы бесплодными, а разновидности неизменно плодовитыми или что бесплодие видов является специальным свойством и признаком их независимого сотворения. Вера в неподвижность видов была почти неизбежна до тех пор, пока существовало убеждение в краткости истории Земли. Теперь же, когда мы получили приблизительное понятие о продолжительности хода времен, мы склонны без достаточных доказательств допустить, что геологическая летопись настолько совершенна, что должна была бы сохранить несомненные следы превращения видов, если бы они подвергались превращению.

Но главной причиной нашего естественного нежелания допустить, чтобы какой-нибудь вид мог дать начало другому, с ним не сходному виду, заключается в том, что мы всегда неохотно допускаем существование великих перемен, отдельные стадии которых мы не в состоянии уловить. Это затруднение совершенно сходно с тем, которое испытывали геологи, когда Ляйель в первый раз настаивал, что длинные скалистые кряжи среди материков и глубокие долины явились результатом деятельности факторов, которые мы и теперь видим в действии. Наш разум не может схватить полного смысла, связанного с выражением даже «миллион лет»; он не может подвести итог и усмотреть конечный результат многочисленных легких изменений, накоплявшихся в течение почти бесчисленных поколений.

Хотя я вполне убежден в истине тех воззрений, которые изложены в этой книге в форме краткого обзора, я никоим образом не надеюсь убедить опытных натуралистов, умы которых переполнены массой фактов, рассматриваемых ими в течение долгих лет с точки зрения, прямо противоположной моей. Так легко скрывать наше незнание под оболочкой таких выражений, каковы: «план творения», «единство идеи» и т. д., и воображать, что мы даем объяснение, тогда как только повторяем в других выражениях самый факт. Всякий, кто склонен придавать более веса неразрешенным затруднениям, чем удовлетворительному объяснению некоторых фактов, конечно, отвергнет мою теорию. На небольшое число натуралистов, обладающих значительною гибкостью ума и даже начинающих сомневаться в неподвижности видов, эта книга, может быть, окажет влияние. Но я смотрю с доверием на будущее, на молодое возникающее поколение натуралистов, которое будет в состоянии беспристрастно взвесить обе стороны вопроса. Тот, кто убедится, что виды изменчивы, окажет хорошую услугу, добросовестно высказав свое убеждение; только таким образом может быть сдвинута с места та масса предрассудков, которая тяготеет над этим вопросом.

Несколько выдающихся натуралистов недавно высказали в печати свое убеждение, что множество признаваемых видов в каждом роде не настоящие виды, но что зато другие виды настоящие, т. е. были созданы независимо одни от других. Такой вывод представляется мне крайне странным. Они допускают, что множество форм, которые до самого недавнего времени они сами признавали результатом отдельных творческих актов, а большинство натуралистов признает их таковыми и до сих пор, – что эти формы, носящие, следовательно, все внешние признаки истинных видов, произошли путем изменения, и в то же время они отказываются распространить это воззрение на другие формы, лишь слегка отличные от первых. Тем не менее они не берутся дать определения или даже предложить догадки, на основании которых можно было бы отличать созданные формы от тех, которые образовались в силу действия вторичных законов; для них изменчивость в одном случае vera causa[26], а в другом – они произвольно отвергают ее,