Происхождение видов путем естественного отбора - Чарльз Роберт Дарвин

не указывая, в чем заключается различие этих двух случаев. Придет день, когда в этом будут видеть любопытный пример ослепления, вызываемого предвзятым мнением. Этих авторов так же мало поражает чудесный творческий акт, как и обычное рождение. Неужели они в действительности предполагают, что несчетное число раз в истории нашей планеты известным элементарным атомам было указано внезапно организоваться в живые ткани?

И по их мнению, при каждом таком предполагаемом творческом акте возникало ли одна или много особей? Созданы ли все бесчисленные животные и растения в форме яиц или семян или в форме взрослых особей? И были ли млекопитающие созданы с ложными знаками питания еще в чреве матери? Понятно, что на некоторые из этих вопросов не могут дать ответа те, кто верит в появление или сотворение немногих форм жизни или только одной формы. Некоторые авторы возражали, что так же легко поверить в сотворение миллионов существ, как и в сотворение одного, но философский принцип «наименьшего действия», высказанный Мопертюи, невольно склоняет ум в пользу малого числа, и, конечно, мы не должны верить, что бесчисленные существа, в пределах одного класса, были созданы с явными, но обманчивыми признаками происхождения от единых родителей.

В качестве напоминания о прежнем положении вещей я сохранил в предшествующих параграфах и в других местах несколько замечаний, указывающих на то, что натуралисты верят в отдельное сотворение каждого вида, и меня очень осуждали за то, что я так выразился. Но несомненно, что таково было общее убеждение, когда появилось первое издание этой книги. В былое время мне приходилось беседовать об эволюции с очень многими натуралистами, и я ни разу не встретил сочувственного отношения к этому воззрению. Возможно, что и тогда уже некоторые из них верили в существование эволюции, но они либо отмалчивались, либо выражались так двусмысленно, что трудно было угадать смысл их слов. Теперь положение окончательно изменилось, и почти каждый натуралист допускает великий принцип эволюции. Однако некоторые все еще продолжают думать, что виды внезапно породили по совершенно непонятным причинам новые и вполне отличные от них формы, но, как я пытался показать, против этого допущения внезапных и резких превращений можно предъявить весьма веские свидетельства. С научной точки зрения и в качестве материала для дальнейших исследований предположение о внезапном и необъяснимом образовании новых форм из более древних, резко от них отличавшихся, представляет мало преимуществ перед старым верованием в сотворение новых видов из земного праха.

Может быть, спросят, как далеко я распространяю учение об изменении видов; ответить на это нелегко, потому что, по мере того как разрастается степень различия между формами, которые мы рассматриваем, уменьшаются в числе и в степени своей убедительности и доводы, говорящие в пользу общности происхождения. Однако некоторые особо веские доказательства могут простираться очень далеко. Все представители целых классов связаны между собой цепью родства и все могут быть классифицированы на основании одного и того же принципа в последовательно подчиненные группы. Ископаемые остатки порой заполняют собой весьма широкие промежутки между существующими семействами.

Органы в зачаточном состоянии ясно указывают, что отдаленный потомок имел этот орган вполне развитым, а это в некоторых случаях заставляет подразумевать громадную степень изменчивости в потомстве. В пределах целых классов различные органы построены по одному образцу, и в раннем возрасте зародыши близко между собой сходны. На этом основании я не сомневаюсь, что теория единства происхождения, сопровождаемого изменением, обнимает всех представителей каждого обширного класса или царства; я полагаю, что животные происходят самое большее от четырех или пяти родоначальных форм, а растения – от такого же или еще меньшего числа.

Аналогия должна двинуть меня еще на шаг вперед – допустить, что все животные и все растения происходят от какого-нибудь одного прототипа. Но аналогия может иногда быть неверным руководителем. Тем не менее все живые существа имеют между собой много общего в их химическом составе, в их клеточном строении, в их законах роста и в их подверженности вредным влияниям. Мы это видим в таком, казалось бы, ничтожном факте, как одинаковое действие одного и того же яда на растения и на животных; или как действие яда орехотворки, вызывающего уродливое образование чернильных орешков на шиповнике или дубе. У всех органических существ, за исключением, может быть, самых низших, половой процесс существенно сходен. У всех, насколько в настоящее время известно, зародышевый пузырь один и тот же, так что все организмы отправляются от одного общего начала. Если мы даже остановимся на двух главнейших подразделениях, именно на животном и растительном царствах, то некоторые низшие формы представляют настолько промежуточный характер, что натуралисты не раз оспаривали, к которому из двух царств их до́лжно отнести. Как заметил проф. Аса Грей, «споры и другие воспроизводительные органы многих низших водорослей сначала проявляют типически животное, а позднее, несомненно, растительное существование». Поэтому на основании принципа естественного отбора, сопровождаемого расхождением признаков, не представляется невероятным, чтобы от какой-нибудь подобной низкоорганизованной и промежуточной формы могли развиться как животные, так и растения, а если мы допустим это, мы должны допустить и то, что все органические существа, когда-либо жившие на Земле, могут происходить от одной первобытной формы. Но этот вывод опирается главным образом на аналогию, и несущественно, будет ли он принят или нет. Конечно, вполне возможно, как указывал Д. X. Льюис, что при первоначальном возникновении жизни появилось много различных форм; но если это так, то мы можем заключить, что только немногие из них оставили по себе измененное потомство. Потому что, как я только что заметил по отношению к членам каждого крупного царства, каковы позвоночные и членистые и т. д., мы имеем ясное доказательство, вытекающее из их эмбриологического, гомологического и рудиментарного строения, что в пределах каждого царства все члены произошли от одного общего предка.

Когда воззрения, развиваемые мною в этой книге и м-ром Уоллесом, или аналогичные взгляды на происхождение видов сделаются общепринятыми, мы можем смутно предвидеть глубокий переворот в области естествознания. Систематики смогут по-прежнему заниматься своим делом, но они будут избавлены от постоянного, как призрак, преследующего их сомнения – является ли та или иная форма истинным видом. И я уверен – говорю это на основании опыта, – что это будет немалым облегчением. Бесконечные споры о том, являются ли какие-то 50 видов британских ежевик хорошими видами или нет, – прекратятся. Систематикам только придется решать вопрос (не то чтобы это было легко), достаточно ли постоянна та или иная форма и достаточно ли она отличается от других форм, чтобы поддаться определению; и если это определение возможно, то достаточно ли существенно различие, чтобы заслужить специальное название. Этот последний