Дельфийский Оракул - Уильям Брод

Акрополем, некоторые из них дрогнули и хотели спасаться бегством. Греческие военачальники собрались на военный совет. Они проголосовали за отступление к узкому перешейку, ведущему на Пелопоннес, сердце Греции. Войско возводило там стену, которая должна была протянуться от Коринфского залива на севере до Сароникоса, залива на юге, в результате чего образовалась бы новая линия обороны. Флот, решили вожди, может оставаться в тесном контакте с армией и, маневрируя, сражаться с персами вблизи перешейка, а в случае поражения вернуться на Пелопоннес.

Фемистокл полностью отверг такое решение. Человек, доказывавший, упрашивавший, улещивавший афинян завести флот, теперь взывал к разуму. Какой смысл, вопрошал он, допускать персидскую армию на Пелопоннес или давать бой персидскому флоту в открытых водах залива Сароникос. Там персы с их легкими быстрыми судами и превосходящими силами будут иметь несомненное превосходство. Он говорил, что лучше сражаться с ними в знакомых узких проходах Саламинского канала. Дельфийский оракул, подчеркивал Фемистокл, предсказывал, что при Саламине греки возьмут верх над персами.

Один человек возразил ему. Это был глава Коринфа, города за строившейся в тот момент поперек перешейка стеной. Он сказал, что теперь, после падения Афин, Фемистокл стал человеком без государства и не должен иметь права голоса.

Пришедший в бешенство Фемистокл пригрозил, что уведет весь афинский флот, составлявший большую часть греческих сил, и перевезет всех афинян — мужчин, женщин, детей — в Италию. Коринфянин отступил. Греки приняли решение оставаться на Саламине и биться.

Уверенный в победе, Ксеркс велел установить свой трон на самой высокой точке Афин, откуда он сможет наблюдать за боем. Персидские суда расположились вокруг Саламина, заперев греческие суда в проливе. Теперь персы перешли в наступление.

Канал оказался таким узким, что персам пришлось нарушить строй, открыв себя с фланга и позволив грекам снова и снова атаковать. Греческие корабли таранили персидские своими бронзовыми бушпритами, ломая им борта, пешие воины прыгали на вражеские палубы, где начинался рукопашный бой. Битва разгоралась по мере того, как персидские суда стали отступать и сталкиваться с теми, что следовали за ними: командиры последних, зная, что за ними наблюдает царь, продолжали рваться вперед.

После нескончаемого дня потерь и неудач Ксеркс со своими войсками отступил и в конце концов ушел обратно в Персию.

Благодарные греки воздвигли в Дельфах колонну двенадцати метров высотой и увенчали ее золотым треножником. Место для нее выбрали самое видное, высоко над Священной тропой перед храмом Аполлона, возможно, самое заметное во всей Греции. Нассос Папалександру, историк — специалист по древним треножникам, утверждает, что военный мемориал символизировал не только греческую победу, но еще и пророческий дар Оракула как голос Аполлона, делавшего греков непобедимыми. Казалось, что доказательство этому налицо. Они победили, несмотря ни на что.

Афины нужно было восстанавливать. Это были трудные времена, времена конфликтов, сомнений и нерешительности, времена страстной потребности в духовном руководстве. Оракул предсказал возрождение величия Афин. Аристид рассказывает, что Оракул заверил потерявших веру в себя афинян, что их борьба и усилия по восстановлению города принесут успех. «Благословенный город Афины, — произнесла Пифия, обращаясь к населению города, — когда вы увидите многое и многое вынесете, и потрудитесь, и перенесете много страданий, вы станете подобно орлу в облаках на все времена».

Истинность пророчества Оракула стала очевидной на протяжении десятилетий и столетий, по мере того как возвышались Афины, достигнув невиданных в истории высот, своего Золотого века, породившего поколения выдающихся политических деятелей и драматургов, артистов и историков, ученых и архитекторов, ораторов и философов. Афиняне отстроили свой город еще более прекрасным, чем прежде, возведя такой шедевр, как Парфенон. Даже после понесенных полисом военных поражений, после того как он видел падение своего политического влияния, Афины на многие века оставались культурным и целеполагающим центром Средиземноморья, вдохновением для всех, кто приезжал в него, орлом в облаках.

Влияние Оракула распространялось намного дальше, чем на города-государства, царей и рабов. Трое самых знаменитых мужей Афин — Сократ, Платон и Аристотель, — все они чувствовали себя связанными с Дельфами и Оракулом. В целом можно сказать, что эти философы относились к ним с уважением и даже почитанием. Самое большое влияние Оракул имел на Сократа. Родившийся в Афинах через несколько десятилетий после персидского нашествия, Сократ, благодаря своим принципам этики и философии морали, сделался самым прославленным мыслителем древности. Ясность отношений с ним Пифии была удивительна. Во время посещения Дельф один из его учеников спросил, есть ли человек мудрее. Нет ни одного, ответила она. Этот ответ стал тем поворотным пунктом, который направлял все его дальнейшие размышления. В конце жизни на суде по обвинению в растлении афинской молодежи Сократ показал, что его поиски мудрости выросли из стремления понять это пророчество. Сократ сказал, что, глубоко убежденный в собственном невежестве и стремясь понять значение слов Аполлона, он начал поиск людей, славившихся своей мудростью, чтобы побеседовать с ними, но каждый раз они не производили на него впечатления. Даже несмотря на то, что из-за своих постоянных поисков он становился все беднее и непопулярнее, религиозный долг заставлял его продолжать спрашивать и искать в попытках оправдать слова Оракула. В конце концов он решил, что подлинная мудрость принадлежит исключительно богам и что отзыв Аполлона о нем прозвучал так, как «если бы он сказал нам: «Самый мудрый из вас, люди, тот, кто осознал, как Сократ, что в отношении мудрости он, в сущности, ничего не стоит».

Сократ часто приводил слова Оракула, например спрашивая учеников, знакомы ли они с требованием «Познай самого себя». Ксенофонт, бывший его учеником, рассказывает нам, что с этого вопроса, как правило, начиналось обсуждение сущности самопознания.

В своем учении Сократ провозглашал, что Оракул — существеннейшее руководство в личных и государственных делах, и говорил так даже несмотря на то, что его пытливый ум раскладывал по полочкам метод Оракула. «Величайшее озарение приходит с безумием», — говорит он в «Федре». Но отец западного рационализма тут же разъясняет свою мысль, избегая парадокса, что лучше быть безумным, чем в здравом уме. Безумие, пояснял он, должно быть ниспослано Аполлоном, и к этому не имеет отношения болезненное состояние, при котором люди теряют разум и бессвязно болтают. Охваченные божественным экстазом, дельфийские пророчицы «принесли много пользы, за которую им благодарны и государства, и народ Греции». Но верно было и противоположное. Сократ считал, что, если ритуалы Дельфийских оракулов не создавали нужного маниакального состояния, «у них мало что получалось или не получалось ничего». Таким образом, он связывал их провидение с глубиной их священного безумия. По определению Сократа, высшее состояние экстатического пророчества требует от