Тотем и табу. «Я» и «Оно» - Зигмунд Фрейд

основывалась на вере в «наружную душу»[381]. Тотем должен был представлять собой надежное убежище для души, куда она прячется, чтобы избежать угрожающих ей опасностей. Если первобытный человек помещал свою душу в тотем, то сам становился неуязвимым и, разумеется, опасался причинять вред хранителю своей души. Но так как он не знал, какая особь животного является хранителем его души, то для него было вполне естественно щадить весь вид. Позже Фрэзер сам отказался от выведения тотемизма из веры в души.

Познакомившись же с наблюдениями Спенсера и Гиллена, он выдвинул только что изложенную социологическую теорию тотемизма, но затем сам обнаружил, что мотив, из которого он выводил тотемизм, слишком «рационален» и что при этом он предполагал cоциальную организацию, неподходящую, чтобы ее можно было назвать первобытной[382]. Магические кооперативные сообщества казались ему теперь скорее поздними плодами, чем зародышами тотемизма. Он искал за этими образованиями более простой фактор – первобытное суеверие, чтобы из него вывести появление тотемизма. Этот первоначальный фактор он нашел позднее в удивительной теории зачатия арунта.

Как уже упоминалось, арунта отрицают связь зачатия с половым актом. Если женщина чувствует себя матерью, то в этот момент один из ожидающих возрождения духов из ближайшего обиталища проник в ее тело и рождался ею в виде ребенка. У этого ребенка тот же тотем, что и у всех духов, притаившихся в определенном месте. Эта теория зачатия не в состоянии объяснить тотемизм, потому что заранее предполагает существование тотема. Но если вернуться на шаг назад и допустить, что женщина изначально верила, что животное, растение, камень или другой объект, занимавший ее воображение в момент, когда она впервые почувствовала себя матерью, действительно проник в нее и затем был рожден ею в виде человека, то тогда идентичность человека с его тотемом была бы обоснована благодаря этой вере, а из этого легко выводились бы все остальные заповеди тотема (за исключением экзогамии). Человек отказывался бы поедать такое животное или растение, потому что тем самым как бы поедал самого себя. Но у него появилось бы побуждение при удобном случае с помощью обряда вкусить что-либо из своего тотема, потому что этим он укрепил бы свое идентифицирование с ним, что составляет суть тотемизма. Наблюдения У. Г. Р. Риверса над аборигенами Банковых островов, видимо, доказывают прямую идентификацию людей с их тотемом на основе такой теории зачатия[383].

Итак, похоже, что последним источником тотемизма оказалось неведение дикарей о процессе, посредством которого люди и животные продолжают род. В особенности же незнание роли, которую играет самец при оплодотворении. Такое незнание облегчал длинный интервал между актом оплодотворения и рождением ребенка (или ощущением первых детских движений). Тотемизм является поэтому творением не мужского, а женского духа. Корни его – капризы (sick fancies[384]) бepeмeнной женщины. «Anything indeed that struck a woman at that mysterious moment of her life when she first knows herself to be a mother might easily be identified by her with the child in her womb. Such maternal fancies so natural and seemingly so universal, appear to be the root of totemism»[385].

Против этой третьей теории Фрэзера приводится то же главное возражение, что уже было выдвинуто против второй, социологической. Арунта, по-видимому, очень далеко удалились от начала тотемизма. Их отрицание отцовства, скорее всего, основано не на примитивном незнании; у некоторых их групп есть даже наследование по отцу. Кажется, что они принесли отцовство в жертву своего рода умозрению, чтобы оказать честь духам предков[386]. Если они подняли до уровня общей концепции зачатия миф о непорочном зачатии с помощью духа, то поэтому им уж совсем не следует приписывать незнание условий продолжения рода, как и древним народам в эпоху возникновения христианских мифов.

Другую психологическую теорию происхождения тотемизма выдвинул голландец Г. А. Вилкен. Эта теория установила связь тотемизма с переселением душ. «То же самое животное, в которое, согласно общераспространенной вере, переходят души умерших, становилось кровным родственником, предком и почиталось как таковое». Но вера в переселение душ в животных скорее сама произошла из тотемизма, а не наоборот[387].

Другая теория тотемизма представлена замечательными американскими этнологами Ф. Боасом, Хилл-Гоутом и др. Она исходит из наблюдений над тотемистическими племенами индейцев и утверждает, что первоначально тотем являлся духом-покровителем некоего предка, обнаруженным им с помощью сна и унаследованным его потомством. Мы уже слышали раньше, как трудно вывести тотемизм из наследования индивида; кроме того, австралийские наблюдения никоим образом не подтверждают сведéние тотема к духу-покровителю[388].

Для последней, высказанной Вундтом психологической теории решающими стали два факта: во-первых, что первоначальным и наиболее распространенным тотемным объектом является животное, и, во-вторых, что среди тотемных животных опять-таки самые первые совпадают с животными-душами[389]. Животные-души, вроде птицы, змеи, ящерицы, мыши, из-за своей большой подвижности, полета в воздухе и других свойств, вызывающих удивление и ужас, пригодны для того, чтобы именно их признать носителями душ, оставляющих тело. Тотемное животное – это отпрыск переселения души (дуновения) в животное. Таким образом, для Вундта в этом случае тотемизм сливается непосредственно с верой в души, или с анимизмом.

2) и 3) Происхождение экзогамии и ее связи с тотемизмом

Я достаточно обстоятельно изложил теории тотемизма и все же вынужден опасаться, что впечатление от них пострадало из-за неизбежной краткости. В интересах читателя позволю себе относительно дальнейших вопросов еще большую сжатость. Дискуссии об экзогамии у тотемистических народов прежде всего из-за характера используемого материала особенно сложны и необозримы, можно даже сказать, сумбурны. Цель этой статьи позволяет мне ограничиться выделением в ней некоторых главных направлений и более основательно проследить исследование темы на многократно цитируемых, обстоятельных, профессиональных трудах.

Позиция некоего автора по проблеме экзогамии зависит, естественно, от его приверженности той или другой теории тотема. Некоторые из этих объяснений тотемизма лишены всякой связи с экзогамией, так что два института полностью отделены один от другого. Таким образом, в этом случае противопоставлены два взгляда – один, желающий сохранить первоначальную видимость, что экзогамия является существенной частью тотемистической системы, и другой, оспаривающий такую связь и допускающий случайное совпадение двух черт древнейших культур. Фрэзер в своих позднейших работах решительно настаивал на последней точке зрения.

«I must request the reader to bear constantly in mind that the two institutions of totemism and exogamy are fundamentally distinct in origin and nature though they have accidentally crossed and blended in many tribes» (Totemism and Exogamy. Bd. I. Vorrede XII)[390].

Он прямо предостерегает