«DIXI ET ANIMAM LEVAVI». В. А. Игнатьев и его воспоминания. Часть IX. Очерки по истории Зауралья - Василий Алексеевич Игнатьев

знали. И вот однажды к нам пришла Парунька. Она быстро из дверей скользнула на голбец и уселась по-детски, поджав колени к лицу и обхватив руками внизу ноги. Признаться, такая её поза, привычная для нас в прошлом, когда она играла с детьми, теперь показалась странной, и мы подумали: вот так баба! Ведёт себя по-детски. Потом мы много раз видели, как она ходила мимо нас за водой на реку и нам бросилась в глаза асимметрия: она была маленькая, а вёдра большие, нести же воды ей приходилось, по крайней мере, с полверсты да ещё с подъёмом на крутую горку. Скоро мы узнали, что муж её бьёт нещадно, что он по сравнению с ней верзила и может, по его же выражению, выбить из неё душу. Она сама об этом хранила гробовое молчание. Соседи знали, но всё молчали: нельзя впутываться в отношения мужа и жены – это закон. Не оставляла всё-таки мысль: в чём дело? Почему она молчит? Возникали всякие предположения и между прочим о том, не сделал ли с ней что-нибудь Егор? Может быть она не «уберегла» себя, а муж «взыскивал с неё за это? Мысль эта ещё больше укрепилась, когда стало известно, что Егор однажды уже «поохаверничал» так над одной девкой, и она «принесла». Вот что мне вспомнилось о Парасковье Петровне.[357] Когда я приехал в Течу, то узнал, что она в своём доме, т. е. на Макаровке, не живёт: дети её выгнали. Муж у ней уже умер. Жила она на иждивении Екатерины Ивановны Бородулиной, которая раньше часто стирала у нас бельё и жила неподалёку, в соседях. Прежде чем отправиться повидаться с Парасковьей Петровной, я ещё решил проверить слухи о том, что её избивал муж, и спросил об этом у Татьяны Павловны. Она этот слух подтвердила, но в тоне её речи я не услышал возмущения по поводу издевательства мужа над женой. Признаться, на меня это произвело неприятное впечатление. Я думал, как это Татьяна Павловна, женщина исключительной доброты и она с таким эпическим спокойствием сказала: «да, он её бил и всё!» Тут мне стало понятно, как сильна над людьми привычка смотреть на семейные отношения: о них судить другим нельзя.

Я подошёл к избе Екатерины Ивановны и, не входя во двор, вызвал Парасковью Петровну. Ко мне вышла тень человека, и я растерялся. Я не знал, что мне делать? Спрашивать о чём-либо: о жизни, о здоровье, как это обычно делается, было и бесполезно, и просто не тактично. Я поблагодарил её за приветы, передал небольшой подарок – чай и сахар – и распрощался. Огромная тяжесть легла на мою душу, и я шёл и думал: за что с ней всё это случилось? Неужели это тоже, что Л. Н. Толстой взял эпиграфом к роману: «Анна Каренина»: «Мне отмщение, и аз воздам»?![358]

Через полгода я узнал, что Парасковья Петровна умерла. Мир праху её!!!

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 711. Л. 411–412 об.

Публикуется только по «пермской коллекции» воспоминаний автора. В «свердловской коллекции» имеется очерк «Парунька сугоякская» в составе «Очерков по истории села Русская Теча Шадринского уезда Пермской губернии». Часть III. (март 1966 г.). (ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 380).

«Знатные» обитатели Старого Сугояка

Дмитрий Никифорович Черёмухин

Псаломщик, выходец из Далматова[359], где священствует его брат Григорий.[360] Один из многочисленных неудачников духовного сословия, обосновавшийся в должности псалмопевца, недоучка духовной школы, или не попавших почему-либо в семинарию, или изгнанников из неё. В ту пору, когда он служил в Сугояке, старый холостяк на попечении некоей девицы с неизвестным положением в его хозяйстве: кто же она ему – экономка или подруга типа классических Аспазии при Алкивиаде. Во всяком случае это было для тех времён явлением оригинальным и «сомнительным» с точки зрения обыденной морали. Однако люди ко всему привыкают и привыкли видеть её в сущем виде, и она сама не скрывала своего «такого» положения, а держалась как полнокровная хозяйка в семье старого холостяка.[361] Другой особенностью Дмитрия Никифоровича было то, что у него был знаменитый конёк в наших краях – Бобко, не то рысак, не то иноходец. Среди аборигенов наших краёв находились такие любители коней, у которых эта слабость превращалась в некий культ: владелец сам себя ограничивал во всём, а коня холил, ухаживал за ним, как за любимой подругой жизни. По этому случаю уместно вспомнить пословицу: «Чем бы дитя не тешилось, лишь бы не плакало». О Бобке даже шла молва о том, что он приведён был из Шадринского уезда – так сказать – его биография. Хозяин украшал его в упряжке: сбруя блестела медными бляхами и на шее его, как ожерелье, висели, что бусы на шее девушки, шаркуны, издавая целую гамму звуков. Хозяин блаженствовал.

Каждым летом к нему приезжали погостить племянницы из Далматова: сёстры Флавиановы Александра и Мария.[362] Мне было известно, что поклонником первой был мой брат Алексей, но судьба его обошла – счастливцем оказался Кокосов Михаил Иванович. Таким образом, Сугояку не суждено было принять вторично участие в нашем семейном родстве.

Калашников Иван Николаевич

Псалмопевец обычного типа, т. е. из изгнанников какой-либо духовной школы. Выше уже сказано, что он оставил о себе память как танцор. Его жена – Мария Ивановна – училась вместе с «хозяйкой» в епархиальном училище, пела в сугоякском хоре и иногда выступала солисткой вместе с «хозяйкой» в дуэтах. Между семьями были на редкость дружественные отношения. Впоследствии, Мария Ивановна овдовев, работала библиотекарем на ст. «Богданович».

Базилевский

Имя и отчество его мне не известны. Личность туманная, типа проходимцев. Интриган.[363] Известно только, что явился в Сугояк из Акадырова моста. Псалмопевец.

Оставил о себе след тем, что научил прихожан коллективно петь «Милость мира» за обедней. Мотив этого песнопения потом занесён был и в Течу под именем «сугоякского», но исполнялся не прихожанами коллективно, а теченским хором. Как-никак, но в актив Базилевского нужно отнести эту заслугу.

Шла молва, что после Октябрьской революции он работал преподавателем русской литературы в Бродокалмакской школе-семилетке. Подобная метаморфоза, как известно, только в обратном направлении произошла с Буткиным Григорием Ивановичем, бывшим заведующим Бродокалмакским двухклассным училищем, который после Октября спланировал свое «житие» на должность диакона при Шадринском coбope.

Фаина Захаровна

Просвирня Сугоякской церкви.

Вдова, какими были обычно жёны «мироносицы» этого типа.[364]

Её