Тотем и табу. «Я» и «Оно» - Зигмунд Фрейд

Итак, жертвенная трапеза была первоначально праздничным пиром соплеменников, соответствующим закону, что вместе питаться могут только они. В нашем обществе трапеза соединяет членов семьи, но жертвенная трапеза не имеет ничего общего с семьей. «Родство» (Kinship) старше жизни в семье; самые древние из известных нам семей, как правило, включают лиц, принадлежащих к различным родственным союзам. Мужчины женятся на женщинах из чужого клана, дети наследуют клан матери; не существует племенного родства между мужем и остальными членами семьи. В такой семье нет совместных трапез. Еще и сегодня дикари едят в сторонке и в одиночку, а религиозные запреты тотемизма относительно пищи часто делают для них невозможной совместную еду с их женами и детьми.

Обратимся теперь к жертвенному животному. Как мы знаем, не было собраний племени без жертвоприношения животных, но – что еще важнее, – помимо таких торжественных случаев, животных не резали. Не раздумывая, питались плодами, дичью и молоком домашних животных, но из религиозных соображений одиночке нельзя было умерщвлять домашнее животное для собственного потребления. Нет никаких сомнений, говорит Робертсон-Смит, что первоначально всякое жертвоприношение было жертвой клана и что умерщвление предназначенной для забоя жертвы относилось к действиям, запрещенным отдельному лицу и оправданным только тогда, когда все племя брало на себя ответственность. У первобытных народов есть только один вид действий, к которым подходит эта характеристика, а именно действий, касающихся святости общей крови племени. Жизнь, которую не имеет права отнять один человек и которая может быть принесена в жертву только с согласия и при участии всех членов клана, ценится так же высоко, как и жизнь самих соплеменников. Правило, что всякий гость жертвенной трапезы должен вкусить мяса жертвенного животного, имеет тот же смысл, что и предписание, чтобы наказание виновного члена племени осуществлялось всем племенем. Другими словами, с жертвенным животным обходились как с соплеменником; приносившая жертву община, ее бог и жертвенное животное были одной крови, были членами одного клана.

На основе богатых данных Робертсон-Смит отождествляет жертвенное животное с древним тотемным животным. В более древние времена существовало два вида жертв – жертвы домашних животных, которые обычно шли в пищу, и необычные жертвы животных, запрещенных как нечистые. Более детальное исследование показывает, что эти нечистые животные были священными животными, что их приносили в жертву богам, которым были посвящены, что первоначально они были идентичны самим богам и что при жертвоприношении верующие каким-то способом подчеркивали свое кровное родство с животным и с богом. Однако ранее такое различие между обычными и «мистическими» жертвами отсутствовало. Первоначально все такие животные священны, их мясо запретно и может поедаться только в торжественных случаях при участии всего племени. Забить тотемное животное – все равно что пролить кровь племени, и это должно происходить с соответствующими предосторожностями и с защитой от упреков.

Приручение домашних животных и подъем скотоводства положили, видимо повсеместно, конец чистому и строгому тотемизму глубокой древности[417]. Впрочем, того, что от святости домашних животных еще сохранилось в «пастушеской» религии, вполне достаточно, чтобы видеть ее исходный тотемистический характер. Еще в поздние классические времена в различных местах ритуал предписывал приносящему жертву по совершении жертвоприношения обращаться в бегство, как бы для того, чтобы избежать возмездия. В Греции когда-то, вероятно повсюду, господствовала идея, что умерщвление быка является, собственно говоря, преступлением. На афинском празднике Буфоний после жертвоприношения устраивался с соблюдением всех формальностей суд, во время которого допрашивались все его участники. В конце концов соглашались взвалить вину за убийство на нож, который затем бросали в море.

Несмотря на страх, защищавший жизнь священного животного как члена племени, возникает необходимость время от времени убивать такое животное при торжественном стечении народа и делить среди соплеменников мясо и кровь его. Мотив, диктующий это деяние, открывает глубочайший смысл жертвоприношения. Мы слышали, что в более поздние времена любая совместная еда, соучастие в одной и той же субстанции, проникшей в тело, создают священные узы между членами общины; в глубокой древности такое значение отводилось, по-видимому, только соучастию в субстанции священной жертвы. Священная мистерия смерти жертвы оправдывается тем, что только так можно создать священные узы, соединяющие участников друг с другом и с их богом[418].

Этой связью является не что другое, как жизнь жертвенного животного, сокрытая в его мясе и крови и благодаря жертвенной трапезе передающаяся всем участникам. Такое представление лежит в основе всех кровных союзов, посредством которых в последующие времена люди возлагали на себя взаимные обязательства. Насквозь реалистическое представление о кровной общности как о тождестве субстанций позволяет понять необходимость время от времени обновлять ее с помощью физического процесса жертвенной трапезы.

Прервем в этом месте изложение хода мысли Робертсона-Смита, чтобы предельно кратко резюмировать ее ядро: когда возникла идея частной собственности, жертвоприношение стало пониматься как дар божеству, как передача собственности человека в собственность бога. Однако это толкование не объясняло всех особенностей ритуала жертвоприношения. В древнейшие времена жертвенное животное само было свято, а его жизнь неприкосновенна – она могла быть отнята только при участии и общей вине племени в целом в присутствии бога, чтобы добыть священную субстанцию, поедая которую члены клана обеспечивали себе материальную тождественность друг с другом и с божеством. Жертвоприношение было таинством, само жертвенное животное – членом племени. На самом же деле оно было древним тотемным животным, самим первобытным богом, с помощью убийства и поедания которого члены клана обновляли и утверждали свое богоподобие.

Из этого анализа сути жертвоприношения Робертсон-Смит сделал вывод, что периодическое умерщвление и поедание тотема во времена, предшествовавшие почитанию антропоморфных божеств, составляло важную часть тотемической религии. Церемониал такой тотемистической трапезы, по его мнению, сохранился для нас в описании жертвоприношения более поздних времен. Святой Нил сообщает о жертвенном обычае бедуинов Синайской пустыни в конце четвертого столетия нашей эры Жертву – верблюда – связывали и клали на алтарь из нетесаного камня; предводитель же племени приказывал всем участникам обойти алтарь три раза, наносил первую рану животному и жадно пил вытекающую кровь; затем вся община бросалась на жертву, отрубала мечами куски трепещущего мяса и пожирала их сырыми с такой поспешностью, что в короткий промежуток времени, между восходом утренней звезды, которой приносилась эта жертва, и потускнением светила от солнечных лучей, съедалось все из жертвенного животного: тело, кости, шкура, мясо и внутренности. Этот варварский, носящий печать глубочайшей древности ритуал был, по всем данным, не отдельным, а общей