Насилие. Микросоциологическая теория - Рэндалл Коллинз

В таком случае как это происходит? Несмотря на то что снайперы обособлены от других солдат, они не лишены социальной поддержки: большинство из них действуют в группах по два-три человека, хотя некоторые работают в одиночку. Обычно один из участников такой группы выступает в роли дальнозоркого наводчика для основного снайпера, а третий может нести на себе обычное автоматическое оружие и охранять товарищей. По сути, благодаря этому снайперская стрельба оказывается оружием коллективного применения – а именно для такой разновидности оружия, как выяснил С. Л. Э. Маршалл [Marshall 1947], характерен самый высокий уровень ведения огня.

Как и в случае любого другого насилия, снайпер должен преодолевать конфронтационную напряженность/страх. При этом у снайпера имеется особое преимущество: он способен поражать цели на самой дальней дистанции для любых видов ручного стрелкового оружия. Обычно цель снайпера находится на расстоянии от 300 до 400 ярдов – при такой дальности стрельбы можно разглядеть ноги стоящего человека, хотя его голова едва отличима от туловища. На расстоянии 150 ярдов – очень близком для снайпера – видна линия глаз человека, а с 80 ярдов отчетливо заметны лицо и глаза в виде хорошо различимых точек. Если обратиться к дальним дистанциям, то на расстоянии 600 ярдов становятся неразличимы цвета одежды, за исключением белого, а на расстоянии 800–1000 ярдов расположение войск противника предстает в виде близкой к земле линии[21]. Все это означает, что снайперы действуют на таком расстоянии, при котором становятся невидимыми признаки, характерные для столкновений лицом к лицу, включая эмоциональные проявления противника.

Обычно снайперы используют оптические прицелы с увеличением от трех до десяти раз, благодаря которым, как правило, могут видеть лицо, пусть и не глаза, человека. Но даже при наличии прицела психология взаимодействия в данном случае отличается от нормальной ситуации, поскольку здесь отсутствует взаимность: противник не просто не видит лица и глаз снайпера – он не видит его в принципе. Иными словами, отсутствуют основные черты социального взаимодействия – склонность к вовлечению в общий фокус внимания и разделяемое всеми присутствующими настроение. Стрельба с оптическим прицелом напоминает контролируемый эксперимент: она подчеркивает те детали взаимодействия, которые обычно делают конфронтацию затруднительной. Вовлеченность во взаимодействие обеспечивается не просто тем, что мы видим глаза другого человека – происходит еще и взаимное признание того, что оба участника взаимодействия видят глаза друг друга.

В основе инструментария приемов снайпера даже в большей степени, чем умение стрелять, лежит невидимость. Снайперы используют маскировку не только как защиту от ответных действий противника, но и как наступательное оружие – при помощи маскировки взаимодействие становится асимметричным. Таким образом, ключевым элементом социальной идентичности снайпера является его способность скрываться и маскироваться. В этом отношении они напоминают профессиональных киллеров и террористов, и именно этот акцент на маскировке создает им репутацию «трусливых» или по меньшей мере не слишком достойных уважения солдат, с точки зрения других бойцов.

Кроме того, внимание снайпера не сосредоточено на конфронтации тем же самым способом, при помощи которого конфликт поглощает участников драки или сражения. Вместо состязания воль, враждебных намерений и страхов, побуждающих к действию – либо дерись, либо убегай, – снайпер устанавливает собственные временны́е рамки, медленно и терпеливо поджидая благоприятную возможность для выстрела. Какую бы он ни испытывал напряженность, последняя, как правило, сходит на нет, когда он фокусируется на технических деталях, таких как выбор подходящего расстояния, скорость ветра, возвышение над целью и другие факторы, от которых зависит результат выстрела. Вместо того чтобы сосредоточиться на враге как человеке или даже противнике, снайпер (или снайперша) концентрируется на корректировке прицела и мушки. Когда снайперы описывают собственный опыт, они главным образом вспоминают технические подробности своего ремесла, о которых они узнали во время специальной подготовки, и о том, как они использовали свои приемы с максимально возможной тщательностью. Эта одержимость технической стороной дела способствует переключению ситуации – от эмоций, связанных с убийством, в тихую зону, где ситуация почти полностью обезличивается. Мартин Пеглер [Pegler 2004: 316] приводит такое высказывание одного британского снайпера, участвовавшего в боевых действиях в Ираке в 2003 году:

Я знал, что у меня есть только один выстрел и мне необходимо точно выбрать угол. Пока мы подкрадывались к точке обзора примерно в 860 метрах от цели, было жарко, слева направо дул сильный и непрерывный ветер. Я увидел, что могу точно выстрелить по своей мишени… голова и грудь этого человека не были защищены. В этот момент я овладел собой, вспомнив, чему нас учили, и занял идеальную позицию для стрельбы. Я был настолько сосредоточен, что уже не было времени думать ни о том, что это живой человек, ни о том, что сейчас я его убью. Он был просто фигурой на большом расстоянии в моем оптическом прицеле с десятикратным увеличением.

В континууме вариантов поведения в бою взвешенные действия снайперов выступают полной противоположностью столкновениям лицом к лицу на близком расстоянии. Следующий пример демонстрирует, что насилие может быть полностью нейтрализовано, когда бойцы вступают в столкновение настолько внезапно, что ни у одной из сторон нет времени на подготовку к переключению в режим, где придется убивать. Этот случай произошел после открытия второго фронта в 1944 году в густых живых изгородях бокажа в Нормандии: «Один изумленный солдат натолкнулся за поворотом на столь же изумленного немца. Ни один из них не смог выстрелить – оба были в состоянии лишь протянуть руки и коснуться друг друга. Тогда американский солдат завопил: „Кыш! Убирайся к черту!“ – и немец удрал» (цит. по: [Pegler 2004: 253]).

Похожую ситуацию описывал один полицейский, причем в этом случае усугубляющим фактором стало ухудшение слуха, наступающее в пылу насильственной конфронтации:

Мы с напарником преследовали грабителя банка и загнали его на пустырь, поросший деревьями и кустами. Стэн помчался к длинной изгороди, а я бежал вдоль нее в другую сторону, чтобы отсечь грабителю путь к бегству, если он надумает смыться. Когда я завернул за угол, послышался выстрел. Это было не громкое бабах, как в тире, а просто небольшой хлопок. Правда, я помню, о чем подумал, когда протискивался сквозь сучья огромного дерева: это не может быть выстрел, это, скорее всего, что-то другое. А затем я столкнулся лицом к лицу с подозреваемым. Он тоже протискивался сквозь ветви деревьев и направлялся в мою сторону, его пистолет был направлен прямо мне в лицо. Мы оба застыли на месте.

Мы явно стояли так не более секунды, но я помню